ти особый сорт человека. Начисто лишенного иронии. Почему? – спросите вы. В целях безопасности, Сергей Андрианович, предохранительная мера.
Вихоткин. Знаю.
Долгоносик. Хотелось довести состояние общества, его ценностную и нравственную основу до определенного состояния и всё это надежно законсервировать. Надолго, желательно навсегда. Само собой, всё для блага людей, как же иначе. Так планировали там, наверху. Предполагалось, что выведенный нашей лабораторией тип человека будет в необходимой мере серьезен, безукоризнен, с устойчивыми мировоззренческими установками… Ирония ведь всё способна подтачивать на корню, вы же понимаете.
Вихоткин. Согласен.
Долгоносик. Поэтому и хотелось, сделать такого человека, который бы свято и в течение длительного времени чтил всё, на чем базируется общество. Такие категории, как мораль, государство… Не хотелось бы, чтобы всё со временем было цинично обсмеяно, Сергей Андрианович.
Вихоткин. Понимаю, Юрий Олегович.
Долгоносик. Ведь как это бывает. Сегодня ирония, завтра глумливый смех, шутки… Послезавтра сомнения, придирки… И вот всё рушится и ломается. Где корень всего этого?
Вихоткин. В иронии?
Долгоносик. Совершенно верно. Теперь-то вы понимаете, какой злостный компонент мы должны были удалить из нашего нового человеческого типа?
Вихоткин. Всё понятно, Юрий Олегович. Полностью с вами согласен.
Долгоносик. Но, к сожалению, не так просто делается то, о чем легко говорится. Как удалить из человека иронию? – спрошу я вас.
Вихоткин. Ну, вы же все-таки сделали.
Долгоносик. Извините меня, Сергей Андрианович, но это не аппендикс, не грыжа. Скальпелем так просто не отсечешь.
Вихоткин. Вы, кажется, покопались в мозгах какого-то писателя.
Долгоносик. У вас верные сведения. Я и мои сотрудники пошли следующим путем. Мы подумали: а не найти ли нам для начала экземпляр, над которым природа уже достаточно потрудилась? То есть пойти, как говорится, от готового продукта.
Вихоткин. Разумно.
Долгоносик. И такой человек обнаружился.
Вихоткин. Щекатурский?
Долгоносик. Мне нравится, что вы так хорошо осведомлены.
Вихоткин. Пришлось.
Долгоносик. Совершенно верно. Иван Станиславович Щекатурский, писатель-реалист, убежденный марксист и государственник. Лауреат Сталинской и Ленинской премий и автор нашумевших в свое время книг: «Огнедышащий зверь», это о сталеварах, и эпическая поэма «Ночной звонок в ЦК партии». Читали?
Вихоткин. Не довелось.
Долгоносик. Мне, откровенно говоря, тоже. В полном объеме, имеется в виду. Исключительно в научных целях пролистал страниц тридцать. Ужасная революционная тягомотина, между нами говоря.
Вихоткин. Бывает.
Долгоносик. Но это было только на руку. Как нам стало известно, Иван Станиславович всегда был настолько серьезен, что это, пожалуй, доходило до аномалии. Мы узнали, что ни разу не было замечено, чтобы он смеялся или шутил. То есть, как вы понимаете, ирония в мозгах этого мастера реализма даже не ночевала.
Вихоткин. Интересный случай.
Долгоносик. Нашли его, уговорили пожить у нас при лаборатории. Это уже был довольно почтенного возраста дедуля.
Вихоткин. Девяносто семь лет, кажется.
Долгоносик. Да, и всё было совершенно так, как нам описали: ни юмора, ни иронии. Мало того, с годами это усилилось и обострилось. Его серьезность перетекла в злобную желчь и перманентную сварливость. Ох, и пришлось же нам с ним повозиться!
Вихоткин. Представляю.
Долгоносик. Обследовали мы его в течение года. Пытались доискаться: с чем же связано отсутствие у него иронии. С особенностями обмена веществ, со строением мозговых долей? Сложно было понять. А потом, когда он совершенно неожиданно для нас почил в бозе, мы решились, казалось бы, на самое примитивное: выцедили из его шишковидной железы немного экстракта. Надеялись обнаружить там что-то вроде «гена серьезности».
Вихоткин. Я знаю, у вас вышло.
Долгоносик. Совершенно верно, Сергей Андрианович. Мы были поражены.
Долгоносик демонстрирует колбу с заспиртованным мозгом.
Вот он, кстати, можете взглянуть.
Вихоткин.
