от людей, что в окрестностях реки Воротан есть монашеская обитель, и живет там старец Гурген, славящийся своей суровостью. Недолго думая, свел к нему ремесленник строптивого отрока.
Семь лет жил Жирайр у гневливого старца, и ни одного дня не обходилось без побоев и досаждений. То вздумается Гургену приказать послушнику наносить воды с родника в шкуренном мешке, в котором нарочно проколоты дырки. Тот носит-носит – и все без толку, а вечером задерет старец ему подрясник, да так окрестит розгами за непослушание, что потом долго нельзя присесть. А бывало, не велит Гурген послушнику отворять уста целый день, а сам все время к тому подстрекает: то змею подкинет, то бросит за воротник пчелу, то больно уколет чем-нибудь острым. И опять ослушавшегося грешника розгами лечит. Так и привык Жирайр к побоям и оскорблениям, искренне веря в то, что только бесконечным страданием спасет душу от гиены огненной.
Через семь лет призвал Господь к себе старца, а Жирайр, на то время уже нареченный Дереником, теперь по своему рассуждению принял постриг и стал зваться Вахаком. Укрылся монах от суеты и злобы людской, надеясь обрести беспристрастие, а за ним и спасительное бесстрастие. И не хотел он более иметь доверенности к своему сердцу и своей воле, ибо, как говорил ему не раз старец, «кто не имеет ничего своего, для того все происходящее становится своим».
Однако чем усерднее был Вахак в своем молитвословии, тем все больше казалось ему, что не достоин он небесных сокровищ, нескончаемой жизни и блаженства вечного, ибо недостаточно хорошо послужил Богу. Виделось ему, что должен он делами проявить любовь к Господу своему, а заодно сделать доброе дело и для братьев по вере. И вот однажды услышал он от паломников о большом деревянном корабле-ковчеге, который якобы видели пастухи на самом высоком склоне горы Арарат. Не было никакого сомнения в том, что это тот самый священный ковчег, на котором спасся от всемирного потопа второй прародитель всего человечества – праведный Ной. Паломники рассказывали, что будто бы гору ту и ковчег охраняют ангелы, и якобы в один из дней он явится миру, как спасение, как доказательство истинности веры и Библии.
«И остановился ковчег в седьмом месяце, в семнадцатый день месяца, на горах Араратских», – повторял по памяти Вахак строки из Бытия. «Вот ежели бы отыскать этот таинственный корабль, – представлял он себе, – затрепетали бы тогда басурмане, и увидели бы они, что Арарат – истинная гора ковчега».
Долгими бессонными ночами эта мысль не давала иноку покоя, в своем праведном простодушии верил Вахак в то, что если бы открылась сия тайна, то отступили бы басурмане и положен был бы конец всяким бесчинствам и преследованиям. Когда он думал об этом в непроглядной тьме, его сердце билось так сильно, что, казалось, этот стук слышат даже глухие стены кельи. И только, когда Вахак вспоминал о том, что обязался перед Богом не иметь ни на что своей воли, сердце останавливалось и замирало в страхе клятвопреступления.
