но она запрокинула голову, как раненый зверь, обнажающий перед врагом яремную вену, и по измученному горем телу пробежала яростная дрожь. Она открыла рот, но сумела выдавить лишь невнятный гортанный хрип. Затем с губ ее сорвалось имя, которое он никогда больше не позволит произносить в своем присутствии:
– Уильям!
Имя отца обожгло его, как удар хлыста.
Тиг смотрел на плачущую мать. Смотрел, как она рвет на себе платье, сотрясаясь всем телом от судорожных рыданий. Смотрел, но ничего не мог поделать. Правда оставалась неизменной: сколько бы мать ни призывала отца, тот не услышит. Потому что он мертв. Тиг был с матерью, когда гонец принес ужасную весть.
Тиг стоял за колонной, сжав кулаки. Он не горевал. Его боль подпитывалась из гораздо более глубокого и мрачного источника, имя которому гнев. Гнев, охвативший его две недели назад, когда он стал свидетелем ссоры матери и тетки. Тиг подслушивал, прячась за зеленой стенной драпировкой. Уже тогда он понял, что отец никогда не вернется. А сегодня узнал, что отец погиб, но его это даже не огорчило. Для Тига родитель перестал существовать намного раньше – когда бросил жену и сына.
Тиг не оплакивал кончину отца, но чувствовал себя беспомощным при виде горя матери. Мальчик вышел из-за колонны и обхватил ее руками за шею. Объятие их длилось не более секунды, а потом мать замерла, и из горла ее вырвался новый вопль. Прижимая одну руку к огромному животу, а второй сжимая ладонь сына, она с трудом выдохнула:
– Тиг! Тиг, зови на помощь!
Каменные плиты под коленями матери почернели от разлившихся вод и крови. Темное пятно – предвестник беды – подбиралось к его ногам. Тиг отстранился и бросился прочь, чтобы привести кого-нибудь. Покидая мать, он дал себе клятву.
Глава 1
Уэльс, 1290 г.
– Я умру, – пробормотала Анвен из Брайнмора. – И почему? Потому что полезу на дерево, упаду – и расшибусь насмерть. Вот почему.
Она снова обошла вокруг гигантского дуба, толстые нижние ветви которого могли с легкостью выдержать ее вес. Но нет, ей нужно забраться на тоненькие веточки на самом верху. Она больше не видела своего охотничьего ястреба-тетеревятника, запутавшегося в кроне, зато слышала его жалобные крики.
– Ах, бедняжка, теперь ты нуждаешься во мне! Отчего же ты не послушался меня, разорвал свои путы и улетел в Дамегский лес?
Анвен подпрыгнула, вытянув руки, но не сумела уцепиться за нижнюю ветку. Подол ее длинного синего платья раздулся, точно колокол. Девушка принялась поспешно расшнуровывать корсаж.
– Я звала тебя, звала, а ты лишь хлопал своими маленькими крылышками и тянул за собой кожаные путы. Теперь-то тебе не все равно, правда? Когда ремешки запутались в ветвях.
Покончив со шнуровкой, Анвен повела плечами. Платье скользнуло вниз по ее стану и упало на траву. Содрогаясь всем телом и стуча зубами, она переступила ногами. В лесу сейчас даже в одежде зябко, а уж раздетой и подавно. Этим ясным ноябрьским утром холод заставил людей сидеть по домам, поэтому вокруг не было никого, кто осудил бы ее за отсутствие стыдливости. Анвен встряхнула платье и аккуратно положила на ствол поваленного дерева. Все же это ее лучший наряд, пусть и поношенный, с прорехой на рукаве.
– Бросила бы я тебя, если б могла, Галли, но как забудешь о добром короле Англии и его заносчивом лорде Гвалчду, который прикажет отрубить мне руку за то, что упустила тебя.
Маленький ястреб испустил дикий крик.
– Ты, выходит, тоже за смертный приговор? Так вот знай: вынесут его не мне, а Мелуну. Добрый старик сокольничий ни разу в жизни тебя не обидел. Так что вызволю я тебя ради него, а не ради спасения твоей тощей шеи.
Шагнув к стволу, Анвен низко пригнулась и подпрыгнула, но лишь оцарапала руки о кору дерева и плюхнулась на спину на кучу опавших листьев.
– Аааххх!
Анвен села, чтобы восстановить дыхание, но ничто не могло сдержать кипящую в ее душе ярость. Давая волю раздражению, она стукнула кулаком по глинистой земле.
– Ну почему мне нельзя было просто пойти домой? Тебе ведь известно, как я ненавижу бывать в деревне Гвалчду. И крыши домов-то там все соломой крыты, и на улицах чистота!
Анвен разозлилась еще сильнее, стоило лишь подумать о Гвалчду, и, вскочив на ноги, закричала:
– Угораздило же тебя улететь, дрянная птица! Только работы мне добавил. Стою тут, болтаю…
Подпрыгнув, Анвен ухватилась-таки за ветку. Расцарапанные руки тут же ожгло резкой болью, но девушка не ослабила хватку. Раскачавшись, закинула ноги на узловатый сук, но руки снова соскользнули. Ее захлестнул гнев.
Плохо, что она кричит на птицу, забыв о гордости. Еще хуже от того, что хочется поддаться
