ирующий асфальтобетон, который не позволяет воде задержаться на своей поверхности. Вода просачивается сквозь его поры и неумолимо стекает к обочине, попадая оттуда в Великую Германскую Дренажную Систему, навсегда в ней пропадая.
Германские сады не уступают в отсутствии луж германским дорогам. Каждый германский сад снабжён рядом поглотительных дренажных колодцев, которые безжалостно пронзают землю этого сада рядом своих дренажных труб. У воды не остаётся ни малейшего шанса образовать даже какое-то подобие лужи, её судьба полна фатализма и заканчивается в Великой Германской Дренажной Системе.
Иногда я думаю, что и Бог однажды по какой-то ошибке попал в Великую Германскую Дренажную Систему и пропал в ней навсегда, не найдя причин для своего возвращения.
Наджиб
Меня зовут Наджиб. Моя мать Шарифа родилась и выросла в Афганистане. Первые три года моей жизни она растила меня одна, потому что мой отец Омадулла погиб через несколько дней после моего рождения. В 1998 году она вышла замуж за сотрудника штаба Красного Креста, расположенного в Кандагаре, и мы уехали с ним на его родину – Германию. Мой новый отец Мартин сменил работу, и наша семья осела в Кёльне, в районе Хорвайлер, измученном хмурыми многоэтажками и долей мигрантов в 75%. В Афганистан мы больше никогда не возвращались.
Мы жили в муниципальной квартире, на девятом этаже одной из этих многочисленных хмурых многоэтажек. Турки, румыны, русские, поляки, марокканцы и любой другой мыслимый и немыслимый сброд со всего мира бурлил и плескался в этом плавильном котле мультикультурализма. Иногда при слиянии разных культур высекалась искра, которую приходилось гасить усилиями полиции. Тогда наши дворы оглашали звуки сирены. Эти звуки метались между стенами хмурых многоэтажек, словно пытаясь забраться всё выше и выше и наконец вырваться из этого колодца на свободу. Того же хотели и многие из нас: вырваться из этого колодца на свободу.
У меня это отчасти получилось. Я успешно закончил гимназию и начал учиться на философском факультете Кёльнского университета. Вечерами я подрабатывал в небольшой типографии, что позволяло мне снимать на двоих с приятелем небольшую двухкомнатную квартиру в центре Кёльна, в Бельгийском квартале на Линденштрассе.
Именно там и произошла та встреча, которая привела меня к той ситуации, в которой я сейчас нахожусь. Привела меня к этому столу, за которым я сейчас сижу. Привела меня к тем предметам, которые лежат на этом столе. Но всё-таки мне стоит вернуться немного назад. В то время, когда началась эта история.
Пауль
Моего приятеля, с которым мы на двоих снимали квартиру, звали Пауль. Пауль был блондином, на три года старше меня, откровенно толст и, как и я, учился в университете Кёльна. Пауль изучал политологию.
Несмотря на свой лишний вес, Пауль вёл бурную, в том числе и политическую жизнь. Он постоянно вращался в кругах левой молодёжи, регулярно участвовал в демонстрациях против неонацистских демонстраций, систематически посещал собрания активистов и любил при любой возможности долго и горячо говорить о социальной несправедливости, которая царит в этом холодном мире, обвеваемом прознительными ветрами капитализма.
Однажды, поддавшись на уговоры Пауля, я побывал на одном из этих собраний. Поздний вечер, незнакомый мне угол Кёльна, лавка органической еды, через тёмный двор которой мы попали в небольшой частный дом. Больше всего мне запомнились толстая некрасивая женщина с оскорблённым видом и плохо одетый юноша с сальными волосами, который предлагал политизировать школьников. Базовая демократия, отсутствие структур и целей, пустая болтовня. Больше я там никогда не бывал.
Жил Пауль на те деньги, которые ежемесячно переводили на его счёт родители. У них была своя ферма на севере Германии – то ли под Фленсбургом, то ли под Любеком – и держали они там то ли коров, то ли овец, точно я не помню. Тем более, что Пауль не любил распространяться на эту тему. Нельзя было сказать, что Пауль купался в деньгах, но необходимости совмещать учёбу в университете с работой у него не было.
В октябре 2011 года Пауль примкнул к движению Occupy Germany (“Захвати Германию” – продолжение движения “Захвати Уолл-стрит“, начавшееся в сентябре 2011 года в Нью-Йорке, прим. автора). В ходе которого он поучаствовал в нескольких демонстрациях, побыл звеном “Живой цепи” вокруг квартала банков во Франкфурте-на-Майне 12 ноября 2011 года и пожил несколько недель в палаточном городке активистов на площади Мартина Лютера в Дюссельдорфе.
В общем и целом, Пауль был неравнодушным к судьбам этого мира, добродушным, толстым малым, который был готов пожертвовать своим комфортом во благо общества, и непрестанно трудился во имя улучшения условий жизни всех живых существ на этой планете.
Так казалось. При первом поверхностном взгляде. При том первом поверхностном взгляде, через который никогда не перешагивает подавляющее большинство людей.
Как и все толстые люди, в глубине
