у окна, и вздыхала:
– Вроде толку от него никакого, а все не хватает. Говорливый он, что ручей весенний.
– Может, случилось что-нибудь? – спрашивала Василиса.
– Кабы что случилось, дым бы не шел! – отвечала Марья Моревна.
И то правда: в лупоглаз было видно, что избушка старичка Прохора стояла на прежнем месте, и из трубы вился голубой дымок. На закате солнце отражалось от окошек избушки и через лупоглаз било зайчиком на стены горницы.
Иван несколько раз порывался добежать до избушки, но ДЕЛОв1 было много, хватали за ноги, стоило сойти с крыльца. И от огородников, и от чистильщиков, и от газонокосилки. Проведать старичка не складывалось.
Батя, по обычаю занимавший место на кресле с высокой резной спинкой, тоже искоса поглядывал на пустую лавку, порывался что-то сказать, но каждый раз только покряхтывал.
– Иван, – как-то все-таки сказал Батя.
– Что? – спросил Иван.
– Ты бы добежал до старика. Может, и впрямь, беда какая? Петька, вон, со списками давеча бегал. Может, и Прохора кем назначили?
– Если бы БЕДа2, он бы первый прискакал. Больную ногу бы поджал, а на второй прискакал, – ответил Иван.
– Прохор похвастать любит! – добавила Василиса.
– Иван! – снова окликнул Батя.
– Что? – снова спросил Иван.
– Подымайся, да у Марьи Моревны наставления получи!
– Ладно, – Иван поднялся, отложил в сторону членистую лапку огородника, в которой ковырялся отверткой, и вышел из горницы.
За ним удалилась и Марья Моревна, и через пару минут шепота и звяканья на кухне в окне показался удаляющий Иван, несший на молодецком плече оплетенную лозой большую бутыль.
Едва Иван скрылся в ложбинке, как в дверь постучали. Негромко, но настойчиво.
– Кто же это? – спросила Василиса, – у нас так не стучат.
Она осторожно встала и перешла за спину Бати.
– Не заперто, – сказал Батя, сжав ладони, лежащие на столе, в пудовые кулаки.
Дверь, издавая мужественный скрип, открылась, и в проеме показался грузный, не броско, но дорого одетый мужичок в темно-синем пиджаке, наброшенном на плечи, и черных очках.
– Вот, – высунулась из-за него бледная физиономия Длинного Петьки, – гражданин Вий дорогу спросил, я и проводил.
– А то сам не знает, – хмуро произнес Батя, еле заметным шевелением головы указав на стул по другую сторону стола.
Вий шагнул в горницу, сел.
Помолчали.
Василиса вздохнула.
Марья Моревна недовольно посмотрела на дочку.
Вий поднял руку и, поморщившись, потер шею. Сбросил на спинку стула пиджак, расстегнул пуговицу на узорно вышитой косоворотке:
– Пылят поля. И жарко.
– Пылят. Жарко, – выдержав паузу, подтвердил Батя.
– А зачем вы, дяденька Вий, по полям ездите? К нам ведь хорошая дорога есть. – тонким голоском спросила Василиса, потупив блеснувшие глаза.
Марья Моревна с укором посмотрела на дочь и снова покачала головой.
– Да не я это, – со стоном произнес Вий, – транспорт казенный, все норовит прямиком, без разбору – поля, леса. На пасеку одну наехали, так еле от пчел оторвались. Помощника вон – покусали.
Вий ткнул пальцем через плечо на Петьку. Тот согласно закивал головой.
– Чья пасека-то, – спросил Батя.
Вий пожал плечами.
– Ильи Муромца, – ответил от дверей Петька.
Батя поморщился.
Марья Моревна поджала губы.
Василиса захлопала длинными ресницами.
Сорока, сидевшая на ветке яблони у раскрытой форточки, расправила крылья и улетела в сторону прохоровской избушки.
– И что Илья? – помедлив, спросил Батя.
Вий промолчал. Ответил Петька.
– А что Илья. У него очередные тридцать три года еще не вышли. Как лежал на печи, так и лежит. Даже не вышел, не посмотрел.
– Ну а к нам – по делу, или так? – Батя равнодушно посмотрел в окно вслед сороке.
– Хорошо бы просто так. Но – по делу, – Вий снова обвел горницу скрытыми за черными очками глазами:
ДЕЛО – ДЕтали ЛОманные
БЕД – Бесспорно Единственно Достойный
