Он лежал один, жена находилась на кухне. Там что-то скворчало, звякало и пахло жареным луком.
– Ты долго еще будешь валяться?! – крикнула из кухни жена.
Мужик промолчал. Ему не хотелось вставать и не хотелось отвечать.
– Ты чего молчишь? Ты что, умер? Наконец-то…
Мужик поморщился. В спальню сунулась обернутая в бигуди голова.
– Ну, ты чего не встаешь-то?
– Так воскресенье же.
– Ну и чего?
– Ничего.
Утро было замечательное и ругаться всерьез было лень.
– Ты завтракать будешь?
– А чего там?
– Всё то же самое.
Значит, пирожки с луком и яйцами. Мужик встал, шаркая тапками и вздыхая, побрел в туалет.
– Ты так и будешь в трусах по дому ходить?! – возмутилась жена.
– А что?
– Ничего. Ты думаешь, очень приятно на тебя голого смотреть, ты думаешь, ты Шварценеггер?
Мужик, точно, не был Шварценеггером, мужик был обычный, какой-то средненький, как «хрущеба», в которой он жил, как мебель, на которой он спал. Был никакой. Увидишь такого в толпе, отвернешься и забудешь в ту же минуту и навек.
Зевая и почесываясь, мужик сел за стол, стал жевать что-то без вкуса и удовольствия под оживленный рассказ жены:
– А я ей… А она в ответ… А я ей… Ну ты чего молчишь?
– А чего?
– Ничего. Я же тебе рассказываю.
– Ну да, я слушаю.
– А чего молчишь?
– Так ты мне слова вставить не даешь.
Мужик поел и пошел гостиную. Рухнул в кресло, включил телевизор. По ящику шел футбол. Кто-то черт знает как играл хрен знает с кем, не понять, с каким счетом. Мужик вперился в экран, где по зеленому полю лениво передвигались фигуры в желтых и красных трусах.
– Ты чего там сел-то?
– Так футбол же.
– Ну и что? Ты мне обещал дверцу шкафа подкрутить. Сколько дней прошу.
– Да ладно. Подкручу. Успею.
– Ты теперь подкрути.
– Я же говорю: успею, день длинный.
Первый тайм кончился. Мужик пошел в коридор, вскарабкался к антресолям, нашарил какие-то инструменты и стал чего-то там колотить в шкафу. На пять минут наступила семейная идиллия.
– И еще шкафчик на кухне.
– Ты про шкафчик не говорила.
– Теперь говорю!
– У меня футбол!
– А у меня шкафчик. И муж безрукий!
Идиллия кончилась.
– Ты чего орешь, всё орешь и орешь? – вяло возмутился муж.
– А чё ты в трусах ходишь?
– Да я уже не в трусах!
– А раньше в трусах был!
– Так в трусах же, а не без них.
– А может, мне неприятно на тебя смотреть?
– Тьфу!.. – Мужик плюнул и пошел в туалет. С газетой.
Он сидел на унитазе и читал, что в стране всё, за исключением отдельных недостатков, очень хорошо. А он любил читать про недостатки, которые были интереснее успехов – как кто-то кого-то убил, потом расчленил и где-то закопал, а кто-то проворовался, потом сбежал, потом вернулся и по совокупности деяний был назначен куда-то чрезвычайным послом. Про успехи он читать не любил, так как многие победы страны были хуже иных поражений. С такими победами страна могла и не справиться.
В дверь поскреблись.
– Ну? – откликнулся мужик.
– Чё «ну»? Вылазь давай!
– Мне что, в туалет сходить нельзя? В свой выходной?
– А чего сидеть по часу?
– Сколько хочу, столько сижу! – возмутился мужик из-за двери.
– А детям лопнуть, да? Вон Ленка еле терпит.
– Папа, я пи-и-сать хочу-у, – стала подвывать Ленка.
Мужик опять вздохнул, слил воду и открыл дверь, в которую юркнула дочь. Мужик прошел в гостиную и плюхнулся в кресло.
– Ты чего опять сел?
– Так второй тайм.
– А с детьми погулять? А в театр со мной сходить? А к маме съездить? Ну чё ты молчишь-то?
