продолжила, ни взирая на реакцию Кондратия, – а это княжич Белояр, брат мой!
– Ступай отсель, не замай! – повторил Кондратий, – я же гутарю: девке на судне нещего якшатися!
– Пошли сестра, он ненавидит людей из Московии! – советовал Белояр, – грубияны они, эти казаки, хотя и произошли от русских. И с женщинами грубы, как холопы на Руси.
Мирослава и Белояр прошли на нос струга, и сели на какой-то ящик, прибитый к палубе. Солнце клонилось к горизонту, и живописные берега разлившегося во время паводка Дона завораживали своим видом. То заросшие лесом, то ивняком, а то и подступившей к воде степью, они принимали вечерние лучи апрельского солнца, и отсвечивали ярко зелёным цветом. Дон был полноводен и величав, делая повороты то вправо, то влево, захватывая кое-где повалившиеся деревья, нёс их к своему устью, чтобы передать Азовскому морю, как дар от Великой Руси. Кондратию приходилось внимательно смотреть вперёд и лавировать меж возникающими то тут, то там буреломами.
– Кондрашка, матрю твою турецкую, – послышался крик атамана, – как стемнеить, к берегу рули и на якорь на нощь! Завтря с утра, снова за штурвалу….
– Понял я батянька, – отозвался Кондратий, – ишшо трохи, покель видать, а там и на якорь стану!
Солнце село, сумерки сгустились, но было ещё светло, когда Мирослава застыв от ужаса, инстинктивно прижалась к брату. Белояр повернул голову в ту сторону, куда смотрела сестра и тоже оцепенел. По пустынной палубе шла страшная старуха. Её, не расчёсанные седые волосы до поясницы, теребил лёгкий ветерок. Она шаркала ногами, передвигая их, как лыжи, держа обе руки вытянутыми вперёд так, как будто была слепая. На старухе надето грязное рубище, придающее ей зловещий вид, на ногах лапти, какие носили простолюдины Московии. Её руки тряслись мелкой дрожью, а глаза излучали слабое свечение.
– Ведьма! – прошептал в ужасе Белояр, – свят, свят, свят, спаси Господи и сохрани!
Старуха двигалась по направлению к Кондратию, а он стоял, будто в оцепенении и улыбался ведьме. Она коснулась его лба средним и указательным пальцами левой руки и продолжила движение к лестнице, ведущей на нижнюю палубу, где гребцы работали вёслами. Белояр и Мирослава некоторое время смотрели ей в затылок, но спустя миг у обеих неожиданно появилось иллюзия, что они смотрят ей в фас. Отчётливо был виден длинный скрюченный нос, морщинистое лицо. Приоткрытый в шёпоте потрескавшихся губ рот, показывал страшные редкие и гнилые зубы. Вид морщинистого лица старухи, будто накладывался на её затылок, и поэтому одновременно можно было смотреть и на старческую физиономию и седые волосы затылка. Ведьма заметила, что её рассматривают брат с сестрой, её глаза злобно сверкнули, и у Белояра с Мирославой появилось странное ощущение обездвиженности. Они пытались сделать шаг, но невидимые путы, сковали движения ног.
Кондратий же стоял, как ни в чем, ни бывало, управляя стругом, поворачивая штурвал то влево, то обратно. Ведьма медленно спускалась по лестнице, и вскоре послышались крики ужаса гребцов. У Белояра и Мирославы возникла
