на полосках бумаги, а полоски положил в шляпу. Их оказалось тридцать три («Энциклопедию мифов» и «Первую и Вторую линии» я беру вместе, потому что было бы смешно сначала рассказывать о втором томе, а потом, полгода спустя, о первом). И в течение трех лет время от времени мы с автором вели разговоры, каждый разговор – вокруг одной из тридцати трех книг. Одновременно в своем блоге я получал от читателей вопросы к объявленной книге – и здесь хочу поблагодарить всех, кто их задавал. Некоторые вопросы пришлось перефразировать, на некоторые – отвечать не по одному разу или отвечать частями. Когда вопросов не подбиралось или когда у нас бывала тема для разговора вроде о книжке, а вроде и не совсем о ней, я задавал вопросы сам.
Вот так и получились наши разговоры.
Чаще всего мы говорили через экран, но несколько записей осталось после встреч живьем, и каждый раз как нарочно: к примеру, глава по «Ключу из желтого металла» писалась в Праге, основном месте действия книги, а глава «Темная сторона» – в Венеции, и, кажется, как раз после этого приключения стало понятно, что «Чашка Фрая» уже пишет себя сама. К этим разговорам я дописывал собственные соображения, иногда о книге, иногда – почти что о королях и капусте, как это уже принято в книжных беседах. Тридцать три книги и три года. Ну как тут не выловить золотую рыбку. По-моему, нам удалось.
Чашка первая
«Горе господина Гро»
Я не буду говорить о всей книжке, а только о двух центральных парах, двух родителях, очень разных во всем и очень похожих в одном: они оба сделали своих детей не по любви.
Один – в бесконечном нарциссизме, а второй – в бесконечном горе.
То и другое у нормальных людей объединяет непрожитая травма, и, в общем, как все нормальные люди, ни Хумха, ни Габа не смогли с нею справиться самостоятельно. Хумха Йох – чуть ли не образец родителя-нарцисса, но его нарциссический склад личности проявился, как я понимаю, задолго до рождения сына. Габа Гро, лекарь, потерявший любимую жену, – человек, настолько далекий от эгоизма, насколько возможно, – превращается в нарцисса, слепого, глухого, ничего не желающего знать об истинном положении дел, – когда позволяет своему горю занять все имеющееся пространство.
Про Хумху можно сказать, что он позволяет то же самое своему безумию. И, по-моему, это для колдуна совершенно равно горю.
Что делает горе? Оно ищет кого-то, кто взял бы на ручки. И родитель-нарцисс (оба родителя в этой книге) «создает» себе ребенка, предполагая (в слепоте горя или безумия, а в обычном человеческом случае – просто травмы), что они с этим ребенком будут чем-то вроде сферического коня в вакууме – никаких вмешательств извне, никаких влияний, никаких действий наружу. Родитель создаст ребенка, тот будет его вечным утешением. Он никуда от родителя не денется – внешнего мира не существует, куда ему деваться.
Казалось бы, если так сильно болит, что тебе нужно постоянное болеутоляющее – попробуй вылечиться. Обратись к кому-то.
Но, во-первых, внешнего мира не существует, во-вторых – он враждебен.
И будь ты детский врач или один из самых могущественных колдунов Мира – исход один и тот же, сидеть тебе в своем горе или безумии, пока не умрешь или не случится что-то, что выбьет тебя из кокона.
(В случае с Хумхой даже смерть не очень-то повлияла.)
И вот, в бесконечном своем горестном одиночестве, родитель делает себе ребенка. Чтобы взял на ручки. Чтобы утешал. Чтобы быть не одному в этом коконе горя или безумия.
А ребенок, эгоистичная и своевольная тварь, прежде всего хочет на ручки сам. Особенно, пока мал. Да и вырастая, тоже как-то сохраняет собственные желания.
И что делает Габа? (Который в испытывании горя оказался колдун покруче, чем даже Хумха, того на такой абсолют все-таки не хватило, локальный и страшный талант у человека.) Он делает дитя, которое никогда не вырастет, не подвержено влиянию внешнего мира почти совсем и которое ничего не хочет. Кроме одного – чтобы кто-то взял на ручки ее саму.
А выпущенное на свет горе немедленно начинает занимать все отведенное ему пространство, то есть столько, сколько может. Никаких ограничений на него Габа не наложил. Все, что ему было нужно – чтобы полегчало и не возвращалось больше. Он остается слеп и глух к тому, что замечает уже весь город, и, скорее всего, если бы не вмешательство Джуффина, так бы и остался слеп и глух.
Он порождает на свет ущербное существо с единственной функцией: возьми меня на ручки. Так, как делают все травмированные родители. После чего это существо отправляется на поиски того, кто взял бы на ручки его. А поскольку в окружении таких не находится, порождает свое. А то – свое. Так появляются травматики. Жуткая штука на самом деле.
Кофе, сыну Хумхи, повезло в том, что, во-первых, был все-таки человек, а во-вторых – быстро сбежал. Если бы его папе пришла в голову идея слепить себе сына-голема, еще неизвестно,
