сть «Записки военного врача» является художественным произведением, основанным на мемуарах выпускника Казанского Императорского университета, ветерана двух Мировых войн, а так же, от части, гражданской войны в России.
Это повесть о любви к женщине, и о любви к своей Родине. О чести и благородстве. О храбрости и беззаветной преданности данной, однажды, клятве. О тяжелейших испытаниях, выпавших на долю русской интеллигенции в начале двадцатого века.
Многие из оставленных им свидетельств являются уникальными, и позволяют трактовать события Октябрьского переворота 1917 года иначе, нежели это делали, ранее, идеологи и историки Советского государства.
Повествование насыщено глубокими размышлениями, а так же яркими описаниями событий, происходивших в дореволюционной России, на полях сражений Первой мировой войны, Гражданской войны, в первые годы становления Советской власти, а так же некоторыми воспоминаниями о Великой Отечественной войне.
Перемещаясь, вместе с главным героем по страницам повести, читатель прочувствует всю остроту переживаний представителя той, дореволюционной русской интеллигенции, а так же разделит с ним боль фактической утраты горячо любимого отечества.
Познает истинные причины, по которым большинство из них, оставшихся в родной стране, но уже с новым названием и политическим строем, так и не смогло принять, произошедшие в ней, революционные изменения.
Памяти горячо любимого и уважаемого дедушки, Туруновского Михаила Андреевича, посвящается!
Повесть написана на основе исторических свидетельств Михаила Андреевича, оставленных им в записях.
Наименования некоторых населённых пунктов, а так же имена и фамилии главных героев произведения изменены автором.
Псевдоним главного героя Московский соответствует девичьей фамилии его матери Московской Анны Петровны.
ИЗ КОРИЧНЕВОЙ ТЕТРАДИ
Крепкая крестьянская телега, раскачиваясь на ухабах, медленно катилась по жирной, размокшей от дождя дороге. Усталый конь хрипел и, то и дело, недовольно встряхивал своей густой гривой.
– Но, родимый! Но! – подгонял его вожжами, сидевший в телеге молодой, высокий, немного худощавый, интеллигентного вида мужчина в офицерской шинели без погон. На вид ему было между тридцатью и сорока. Глубоко впавшие глаза выдавали его хроническую усталость или, перенесённую недавно, тяжёлую болезнь.
– Потерпи, родимый! Потерпи! Уже немного осталось. Уже почти дома.
Конь разворачивал свои уши, прислушивался, словно понимая смысл того, что ему говорят. Затем резко вздрагивал всем своим телом и, утопая копытами в скользком глинозёме, с хрипом налегал на хомут.
На самой окраине города около высоких деревянных ворот конь, почуяв запах родной конюшни, остановился и громко заржал. В окне добротного рубленого дома дёрнулась занавеска, и вскоре за воротами раздался характерный звук. Увесистый засов двинулся с места, и тяжёлые створы ворот, будто нехотя, разошлись в стороны. Хозяин дома, крепкий коренастый мужик зрелого возраста проворно подхватил коня за узды, и потянул вместе с телегой за собой во двор.
– Вижу. Устали вы, Михал Андреич, – с сочувствием обратился крестьянин к седоку, который медленно сползал с телеги на землю.
– Да, уж! Не без того, Игнатич! Не без того, – повторил мужчина в ответ дважды, – Впрочем, что говорить! Давай голубчик, лучше, скинем плуг, – предложил он, и зашёл к телеге сзади.
– Да…. Не беспокойтесь, вы! Михал Андреич! Бросьте вы его. Я сам. Потом. Сам, – попытался возразить крестьянин.
– Нет, нет, братец! Давай, чтоб всё по чести было, – настоял мужчина, и руками взялся за лемех, – Где взяли, туда и поставим!
Мужик покачал головой, но спорить не стал. Быстрым привычным движением он почти самостоятельно скинул тяжёлый плуг на землю, и хромая на одну ногу, но очень быстро утянул его в сарай.
– Как же так? – претворяя за собой скрипучую дверь, начал причитать Игнатич, – Где ж это видано, чтоб…
Однако закончить фразу он не успел. Мужчина оборвал его, вопросом, не дослушав. Было очевидно, что ему не хотелось, чтобы собеседник договорил до конца.
– Ты мне лучше скажи! Как мне тебя за коня и плуг отблагодарить? – спросил он, вытирая руки пучком соломы.
– Вы?! Меня?! Да, что вы такое говорите, Михал Андреич! Спаситель вы наш! Да, мы по гроб жизни всей семьёй об вас молиться будем неустанно! – воскликнул мужик. От удивления он сначала широко раскинул руками в стороны, а затем так же размашисто трижды перекрестился, – Кабы не нога моя, я бы сам всё вспахал вам. Эх! Кабы не нога! У-у! Германец проклятый!
И мужик
