и, добралась до убитого рябчика и подняла с земли пестрое птичье тельце. Подбросив в ладони – легкое, нежно-пуховое – засунула в висящий за плечом рюкзак.
Сопки, поросшие начинающей желтеть лиственницей, напоминали худые спины зверей с местами потертой рыжей шкурой. Дырявый лес их больше не грел, во впалые бока поддувал резкий ветер.
Слабое солнце выглянуло ненадолго и тут же скрылось за слоями светло-сизых, стремительно несущихся облаков.
Опершись о дерево, Таисия вытряхнула из сапог нападавший туда лесной мусор.
Она шла протоптанной кабанами тропой вдоль слабенького, едва проглядывающего сквозь заросли кустов ручья. Лиственницы сменились толпой осин. Ручей ширился, набирал силу, громче и звучней проталкивал себя через камни. Промежутки между стволами светлели, и, наконец, открылся простор неба и серый треугольник воды.
Свежий прибрежный ветер заиграл с удвоенной силой. Осеннее море гнало к берегу безостановочные волны. Некоторые кудрявились барашками.
Таисия шла над кромкой воды по каменному гребню, ловко перескакивая с валуна на валун, пригибаясь от ветра. Округлые глыбы, поросшие похожим на изморозь лишайником, словно подталкивали ступни, придавая ногам хорошую скорость. Рюкзак при прыжках мягко ударял в спину.
Крупные белые чайки носились взад-вперед и вверх-вниз, едва не задевая лицо острыми крыльями. Слух резали их на редкость громкие и противные крики. Чайка – такая птица, что всегда кажется недовольной: сварливой, вздорной, спесивой. Словно мало ей рыбы в море, песчаных ложбин на берегу и вольного простора под облаками.
Сначала из-за густой кипы лиственниц показалась голова маяка. Затем он выступил целиком – круглая старая башня из белесого камня, устойчиво коренящаяся на самой высокой точке берега. Маяк напоминал часть старинного замка, что откололась от основного массива – впечатление портили лишь большие круглые окна наверху. Ноздреватый, изъеденный морской солью камень, казалось, был заложен в фундамент много веков назад.
В стороне от «замка» и под ним лепились несколько бревенчатых строений, изб и сараев, тоже не первой свежести. По аналогии их хотелось назвать домишками крестьян и ремесленников, обслуживающих нужды высокородных персон наверху.
Таисия толкнула незапертую дверь избы. В сенях вывалила на пол содержимое рюкзака: несколько растрепанных тушек рябчиков.
Зашла в комнату, стаскивая с плеча двустволку. Присев на лежанку, с наслаждением сбросила с ног тяжелые, с закатанными голенищами сапоги.
Пол комнаты покрывала потертая медвежья шкура. Два небольших окна с пожелтелыми треснувшими стеклами украшали занавески из рыбачьих сетей. Причудливые коряги и узорчатые камни – для красоты и уюта, валялись по углам. На подоконнике в банке с водой желтели ветви лиственниц и зеленели иглы кедра. Стол, заваленный беспорядочной грудой исписанных листков, транзистор и полка с книгами довершали убранство.
Одно окно, на две трети заполненное морем, уводило взгляд далеко-далеко. Другое упиралось в лохматый рыже-зеленый бок сопки.
– Дома, Тайка? – В дверь без стука заглянул старик лет шестидесяти.
– Как видишь, – откликнулась Таисия.
Старик прошагал в комнату и сел на самодельную табуретку о трех ножках.
Таисия, облаченная в мужскую рубашку и телогрейку из барсучьей шкуры с длинным черным мехом наружу, возилась у печи с дичью. Она надрезала рябчикам кожу и ловко снимала ее чулком, вместе с перьями.
– Сколько добыла ныне? – поинтересовался гость.
– Восемь рябцов. Кабанов видела за Колтыконом. Лиса мышковала. Совсем близко подпустила к себе – красивая, стервочка. Шубка – блеск!.. Белок по веткам шастало – тьма тьмущая. Кедр нынче урожайный, вот они и радуются, запасаются.
Очищенные и выпотрошенные тушки она побросала в большую кастрюлю с кипящей водой.
– Бульон из рябцов – это хорошо-о… – одобрил старик. – Плохо только, что ленишься – кожу снимаешь, а это самая вкуснота.
На старике был ватник и растоптанные белесые кирзачи. Судя по раскосым глазам и выпирающим скулам, в кровь его влилась изрядная струя туземной, корякской. В нечесаной седой шевелюре запутались сосновые иглы и рыбья чешуя, а на макушке красовалась вельветовая кепочка.
– Снял бы ватник, Акимыч, – предложила Таисия. – Жарко ведь.
Акимыч с готовностью стащил ватник, бросив его на пол. Поерзал ногами, удобнее устраиваясь на табуретке.
– А Витька опять загулял?
Таисия не ответила.
– Загулял… – радостно повторил сам себе. – Веселятся там с Анатолем. Четвертый день ни слуху ни духу.
– Он
