это что еще тут за интеллигент недоделанный! – обычно кричали они, обретая дар речи.
После этого Рубцова в обязательном порядке изгоняли из строя, а Шубин получал очередной выговор.
– Злые вы все! – вздыхал старший мичман, удаляясь в ПЭЖ, где над креслом вахтенного механика висел групповой портрет братьев Черепановых, а на столе ждал свежий номер журнала «Паровозъ». Там была его стихия, там он был счастлив.
Боцман старший мичман Володя Кулаков, в отличие от сложившегося стереотипа грубого и нахрапистого боцмана, слыл, наоборот, натурой тонкой, влюбленной в море и в свою красавицу жену. Кроме этого боцман фанатично увлекался жонглированием всего, что только попадалось ему под руку. Сослуживцам это нравилось, начальство пугало.
Увидев в первый раз жонглировавшего боцмана, комбриг только покачал головой:
– До чего ты, Шубин, корабль довел, если у остальных приличных командиров на кораблях просто бардак, то у тебя уже цирк!
Кулаков помнит Шубина еще лейтенантом. Они в один год пришли в бригаду. Боцман уже выслужил все сроки, заработал и пенсию, и квартиру. Осенью этого года собирается уволиться, чтобы больше времени уделить прождавшей его полжизни с моря жене.
Фельдшер старший мичман Сергей Теребов был известен тем, что мог легко вывести из запоя самого матерого алкоголика по какой-то своей «теребовской методе». Завистники-медики утверждали, что фельдшер с «Костромы» стаскивает с «иглы» и наркоманов, причем имеет свою постоянную клиентуру. Сам Теребов на все претензии лишь улыбался своей широкой доброй улыбкой:
– Как говорил старик Гиппократ: обращайтесь – поможем!
В целом экипаж «Костромы» был очень дружен, и зачастую офицеры и мичманы даже отдыхали вместе семьями, что вызывало у Шубина всегда неподдельное удивление: «Неужели за время службы еще друг другу не надоели?»
– Товарищ командир! Телеграмма из штаба флота! – доложила радиорубка.
– Несите в ходовую! – распорядился Шубин.
В телеграмме, за подписью начальника штаба флота, значилось, что боевики ИГИЛ могут обстрелять наши корабли или организовать диверсионные действия во время прохода через Босфор. В конце телеграммы начальник штаба требовал усилить бдительность и т. д. и т. п.
«Меры-то я приму, только по Босфору все равно идти придется, подставляя свои борта», – раздумывал Шубин, прочитав телеграмму.
Вместе с телеграммой из радиорубки принесли сводку погоды. Как и обещали, вот-вот ожидалось резкое усиление ветра и море до 5 баллов.
Стоявший вахтенным офицером капитан 3-го ранга Матюшкин, вооружившись микрофоном «каштана», объявил:
– В связи со штормовой погодой выход личного состава на верхнюю палубу запрещен! – подумав, добавил: – Обращаю особое внимание личного состава десанта и еще раз повторяю, что выход всего личного состава
