в лес.
Отвернув лицо в сторону, не открывая глаз, мальчик покачивался. Ему было лет двенадцать, тринадцать. Он выглядел провинившимся шалуном, получившим неотвратимое и справедливое наказание. Крестелевский положил ладонь на его выгоревшие на солнце, светлые вихры, повернул головку лицом к себе. Лицо исцарапано, распухло от синяков. Над левой бровью у мальчишки голубел небольшой шрам. Недавний… Крестелевский погладил шрам.
– Э, да ты, я смотрю, тертый калач. Как же ты сплоховал?
– Они связали, заткнули рот… Я укусил и вырвался… Их двое на одного. – Стал оправдываться малец.
– Теперь и нас двое… Возьми себя в руки и не хнычь… Все будет хорошо. Пойдем-ка отыщем сандалию, а потом мы отвезем тебя к папке с мамкой. Какие они у тебя, однако, раззявы.
– Дяденька, миленький, не надо отвозить меня в милицию… – Без всякой надежды на жалость взмолился парнишка.
– Какая еще милиция? Голуба! Ты чей?
Мальчик молчал. Вот собрался с силами. Оскалил крупные желтые зубы. Дрожь в теле прекратилась.
– Как он похож на щенка! – Подумал Крестелевский. – Того и гляди вцепится зубами в горло.
Константин Валерианович опасливо откинул голову назад. Мальчишка взъерошился, вырвался из объятий незнакомца. Попятился. Стал озираться. Заметил потерявшего сознание Ваблю, пластом лежавшего под березой, и снова заплакал. Он не прочь был убежать, но уж больно страшен был молчаливый лес за спиной убитого.
– Да ты не бойся меня. – Крестелевский постарался смягчить голос. – Я все понимаю! Честное слово, домой поедем, а не в милицию.
Насильники опомнились быстро. Напали как шакалы, подкравшись со спины. Латунная бляха со звездой, врезалась Крестелевскому в шею, отключив правую руку с кастетом. Он оторопел, на секунду потерял равновесие. Мальчик попучил пинок и отлетел в кусты. Рыча нерусские ругательства, красивые шоколадные парни обрушились на Константина Валериановича. Повалили на землю, стали душить.
– Константин Валерианович! Где вы? – Хором заполошно, где-то поблизости, орали телохранители, потерявшие хозяина.
Откликнуться Крестелевский уже не мог. В четыре вонючих, скользких руки душить его было неудобно. Нападавшие суетились, в злобе отталкивали друг друга от добычи плечами, коленями. Только эта неразбериха, помешала быстро сломать Крестелевскому горло. Улучив, наконец, момент, изо всех что были сил, Крестелевский ткнул растопыренными пальцами ближайшему насильнику в глаза и тот с воем покатился по траве.
– А-а-ав! – Заверещал вдруг мальчишка пронзительным девчоночьим голосом.
Он вцепился зубами и пальцами в смоляные кудри второго насильника, сидевшего на Крестелевском, и резко потянул его голову на себя. Но мгновение горло солдата приоткрылось. Крестелевский пырнул кулаком в кадык солдата. Тот поперхнулся, выкатил глаза и от удушья стал рвать на груди гимнастерку…
На полянку
