style="font-size:15px;"> атерину Константин Валерианович отбил у Степана Ивановича. Она служила у старого блудливого хряка секретаршей. Это в руках Крестелевского Катюша округлилась и расцвела "маковым цветом". У Степана в предбаннике сидела дерзкая, тощая замухрышка с окладом всего в шестьдесят деревянных. Все силы этого тщедушного создания были истрачены на то, чтобы ежеминутно подчеркивать свою независимость. Ей просто не по силам и не по средствам было содержать свое костлявое, но стройное, очень пропорциональное тело в привлекательном виде.
Степан Иванович, прозорливый бабник, принял эту девицу на работу с дальним прицелом. Сумел, прохвост, рассмотреть в замухрышке полу явные задатки будущей красавицы. Степан намеревался превратить секретаршу в "секретутку". Это же так просто, если ты Большой Начальник, от твоей левой ноги зависит и оклад и премиальные, а девчонка в своей жизни не ела вдоволь не то чтобы паюсной икры, а даже колбасы приличной ни разу не наелась.
– Ну и кусачая сидит у тебя в приемной чувиха. Где ты, Степка, откопал эту мымру. – Хохотнул насмешливо Крестелевский, увидев однажды в приемной Балыкина новую секретаршу. За бедняцкой "честной" внешностью проглядывало нечто обещающее.
– Как же! Артиска, понимаешь ли! – Взъерошился бакалейщик. – Вроде в ГИТИсе учится, если не брешет. Мать чахоточная. Жить не на что. Ни чо, Валерьянович, роги-то девке я обломаю. После медосмотра, сам понимаешь, звякнул гинекологу. Не сверленая, оказалась, девица. Первачек! Злюки, – они темпераментнее. Дай мне пару месячишков… Не у таких пломбу срывал…
– Не-а! Не обломать тебе этого бесенка и за полгода. – Подзадорил Валерианович Ивановича.
– Ты чего, Костя, заявился? Дело есть, – давай гутарь за дело. У меня ревизия, понимаешь ли, на носу, а ты базар разводишь…
– Брось дуру гнать, Степа! Больно боишься ты ревизоров…
– А чего я боюсь? – насторожился Степан Иванович.
– Боишься, что девку у тебя из предбанника уведу… – Ляпнул Крестелевский наотмашь и удивился на себя: зачем эту чушь ляпнул… Немного поудивлялся и озорство собственное ему понравилось.
– Да, ты оборзел, Константин Валерианович! – пролепетал старый боров. – Блядун ты известный, но поимей же совесть… Мы же с тобой давние кореша. Нельзя же так наглеть… На что тебе эта зачуханная пигалица! Гляди какие телки у тебя пасутся. Перестань хамить, прошу…
Как только Крестелевский понял, что Степана охватил мандраж, как только услышал стоны борова о пощаде, сердце так и вспыхнуло. И так захотелось отбить замухрышку, так захотелось потешиться…
– Трахнешь за два месяца свою козочку, даю сотню. А не трахнешь, – ты мне платишь пятьсот…
– Да пошел ты!..
– Идет! Вот если затащишь пигалицу в койку за месяц, моя ставка удваивается… А если этот гадкий утенок еще действительно окажется и целкой, – заплачу все две
