а краешке и, гордый собой, закукарекал. Дворовый пес выбрался из своей будки погреться и, лениво помахивая хвостом, отгонял мух. Над всей этой деревенской идиллией простиралось светло-голубое безоблачное небо.
Возраст бревенчатого дома, который стоял на самой окраине, выдавали почерневшие бревна и шифер, давно поросший мхом. Маленькие окна, как заплатки, размещались на трех сторонах избы. Дунечка по очереди открывала каждое, ножом счищала зимний утеплитель с внутренних рам, потом брала кисть, опускала в баночку с краской и медленно водила ею по рамам. Была суббота.
Со стороны колодца, который находился на улице недалеко от калитки, приближался человек. Увидев Дунечку, он сел на скамейку, стоявшую возле палисадника.
– Привет, Дунька!
– Я тебе не Дунька, а Евдокия, – сурово ответила девушка парню из соседнего дома.
– Евдокия… Ух, ты! Дунька ты и есть Дунька! – продолжал насмехаться незваный гость. Выглядел парень довольно комично: невысокий, рыжеволосый и лицо все в веснушках. Рубашки на нем не было, только майка, брюки слегка приспущены. Тонкие губы насмешливо кривились, но тону он постарался придать дружелюбность.
Внезапно дверь со скрипом отворилась, во двор вышел невысокий худощавый старик с бледным и немного желтоватым лицом, изрезанным глубокими морщинами. Клетчатая рубашка навыпуск прикрывала черного цвета брюки, почти достигая колен. Сильный кашель заставил его остановиться, но, прокашлявшись, он продолжил свой путь к калитке. Дед слышал язвительные реплики, адресованные внучке, поэтому недовольно посмотрел на парня.
– Петька, чего здесь расселся? Иди куда шел. Нечего тебе здесь делать, – сердито сказал он.
– Дед Емельян, ты чего разошелся? Я просто хотел с Дунькой поболтать.
– Ишь, хотел он! Только болтаешь ты хамовато. Видишь, она не хочет с тобой разговаривать. Иди своей дорогой!
– Да я что, я ничего. Посижу и уйду, – сопротивлялся Петька.
Дунечка убрала банку с краской с подоконника и перешла к другому окну. Ее белокурые от природы волосы были убраны под ситцевый платок, завязанный узлом на затылке. Почти незаметные брови такого же цвета, как и волосы, да светло-голубые глаза делали ее бледной и невзрачной. Но курносый носик и алые пухлые губки придавали привлекательность и некоторую моложавость, хотя девушке уже исполнилось двадцать восемь лет. Когда она училась в школе, мальчишки дразнили ее Дунькой, и никто из них никогда не говорил Дуня. Только бабушка и дедушка называли ласково Дунечка. Насмехались сверстники до самого окончания школы. Даже когда она уехала в город, в техникум, и вернулась после трех лет учебы в деревню, опять слышала – Дунька. Девушка смирилась, пыталась не обращать внимания, и все же обижалась, хотя не показывала этого никому.
Дунечка жила с бабушкой и дедушкой. Еще ребенком родители оставили ее здесь и уехали на север, на заработки. Да так и не вернулись, прижились там, родили еще четверых детей. Они никогда не пытались забрать Дунечку к себе, считая, что ей в деревне лучше. Закончив техникум, она хотела поехать к матери и отцу, но доброе сердце не позволило оставить стариков. Дед все время болел, бабушка уже с трудом справлялась с хозяйством – обоим было под восемьдесят. В совхозе молодого специалиста приняли на работу бухгалтером. И вот уже семь лет, как она трудилась там и ухаживала за своими стариками.
– Дунечка, – обратился дед к внучке, – ты заканчивай с покраской. Бабуля уже борщ сварила. Обедать будем.
– Сейчас, дедушка, я почти справилась.
Дед Емельян направился в дом. Петька остался сидеть на скамейке, исподволь наблюдая за его перемещением. Как только дверь за дедом закрылась, встал, облокотился на забор и посмотрел на Дунечку.
– Дунька, а ты долго в девках ходить будешь?
– А тебе какое дело?
– Да так. Думаю, кто же такой смелый будет, решиться взять в жены старую деву. Наши-то девки все замужем уже. Одна ты осталась. Если, конечно, не считать разведенок.
– Слушай, Петька, тебе какая забота? Чего прилип? Иди куда шел.
– Я бы никогда на тебе не женился…
– А я бы за тебя и не пошла.
– Чем же я плох?
– Да ты посмотри на себя: рыжий, неухоженный, злой, да еще и выпивоха!
– Посмотрите на нее: цаца какая! Сама-то белобрысая, смотреть не на что… А я вот скоро женюсь. На Вальке. Пусть и разведенная, но красивая, – он важно выпрямился, провел рукой по рыжим волосам, показывая, какой он бравый хлопец, и изобразил на лице самую добродушную улыбку, – Валя – не чета тебе.
– Ну и дура, что соглашается. Потом жалеть будет. Мало ей было одного алкоголика.
– А это не твоего ума дело. Останешься ты, Дунька, старой девой до смерти. Никому
