меня не было тени, я шел со стороны, противоположной солнцу, и мой паукообразный дружок ничего не подозревал, вращал своими глазками-телекамерами да лениво подносил ко рту то одну, то другую клешню.
За такие прекрасные образцы повар платил по высшему тарифу, и я настолько увлекся охотой на краба, что забыл о коварной глубине. Вода резко похолодела – я вошел в донный слой и вместе с колючим ознобом и совершенно безумной болью в ушах ощутил страх, который вдруг окатил меня волной. Дыхание уже металось в груди, легкие судорожно сжимались и разжимались, имитируя вдох и выдох, а я все еще скользил вниз, и краб стремительно увеличивался в размерах, напоминая темно-зеленый камень, обросший от старости ракушками. Оптический обман сбил меня с толку, и я плохо рассчитал свои силы. Глубина оказалась слишком большой, но в такой близости от цели я уже не мог остановиться. Азарт оказался сильнее страха и здравого разума. Когда обе мои руки нависли над широким, в две ладони, панцирем, краб неожиданно подогнул задние лапки, присел и выставил вверх свои огромные клешни. «Ах ты, таракан морской! – мысленно выругался я. – Ты еще предлагаешь мне подраться?»
Я держался уже только одним усилием воли. Дыхательная трубка давно наполнилась водой, и теперь она просачивалась сквозь крепко сжатые зубы, будто кто-то пытался насосом закачать ее в мой рот, и я чувствовал языком холод и соль. Маска под давлением прижалась к моему лицу с такой силой, будто она боялась, что я сниму и выброшу ее здесь, на глубине; она растянула мне кожу, сделала узкими глаза, и теперь я, должно быть, здорово напоминал китайца.
Я сделал то, что делал уже не одну сотню раз: стараясь не попасться в капкан широко раскрытых клешней, средним и указательным пальцами левой руки я придавил краба ко дну, а затем перехватил правой, накрыв ладонью панцирь.
Внезапно меня словно током ударило: краем глаза я заметил движущийся левее и глубже продолговатый предмет. Он был слишком велик для черноморской рыбы, но от дельфинов, которых вокруг было великое множество, отличался узкой формой и странной манерой движения… Пока я щурил свои китайские глаза, тень, оставляя за собой пузыри, растворилась среди обросших водорослями камней, а краб, воспользовавшись моим замешательством, вцепился мне в большой палец. Я дернулся от боли, с опозданием понимая, что совершил непростительную ошибку, а краб одномоментно разжал клешню, мягко опустился на дно и бочком рванул в узкую щель под камнем.
Я не стал провожать его взглядом, изо всех сил оттолкнулся ногами от дна и взмыл вверх. Два сильных взмаха руками, затем частый перебор ногами, снова руками… Я как пробка вылетел на поверхность воды, срывая с лица маску с трубкой, сразу же лег на спину и, не открывая ослепленных солнцем глаз, с хрипом и стоном втягивал в себя воздух. «Таракан, паук пучеглазый, клоп просоленный!» – ругал я то ли краба, то ли себя за неразумный риск. Голова гудела, перед глазами плыли красные круги. Легкие горели, словно я дышал раскаленным в сауне воздухом. «Что же это было? – думал я, вспоминая движущуюся над самым дном тень. – Может быть, померещилось от кислородного голодания?»
Чайка, выйдя прямо над моим лицом из стремительного пике, со свистом ушла вверх, вспарывая пронзительную синеву. Я почувствовал на лице ветер от ее крыльев. «На мешок нацелилась», – понял я, притягивая ближе к себе плавающий рядом брезентовый мешок с крабами, подвязанный веревкой к поясному ремню. Намокший, он казался тяжелым, но я знал, что в нем сегодня всего десяток членистоногих особей, причем половина из них – совсем дети, и в ресторане «Парус» у меня их возьмут лишь по доллару пара. Эх, если бы того красавца-великана удалось вытащить!
Я перевернулся, лег на грудь лицом к солнцу и увидел, что течением меня отнесло от Дикого острова довольно далеко, и вечный шум волн, разбивающихся об его отвесные скалы, уже едва доносится до меня.
Я поплыл к острову, где осталась моя лодка, делая неторопливые, но сильные гребки, нацеливаясь на каменную арку, похожую на букву Л. Это творение природы служило мне маяком. Если плыть к острову, ориентируясь на арку, то течение обязательно снесет влево, к северному краю Дикого острова, к тому единственному месту, где можно выбраться на берег, не рискуя переломать себе руки и ноги.
Мешок с крабами немного мешал плыть, тормозил, как плавучий якорь, и я довольно долго боролся с волнами и прибоем, пока наконец не выбрался на горячие камни.
Остров – собственно, сказано громко. По сути это всего лишь скала, изрезанная трещинами и промоинами, расщепленная на две части, покрытая белой коркой засохшего птичьего помета, содрогающаяся от грохота накатывающих волн и истошного крика и хохота чаек, обосновавшихся здесь всерьез и надолго. Дикий остров стоит в шести километрах от берега, в пасмурную погоду его трудно увидеть, а в солнечную он напоминает гигантский акулий плавник. Его очень редко посещают люди. Лично я за весь сезон всего лишь дважды встречал туристов, добиравшихся сюда на резиновых лодках. Воды на острове, естественно, нет, жечь костры ночью нельзя – пограничники сразу накроют. Потому и не пользуется остров слишком большой популярностью
