книг посетителей – все было привычно и до безобразия обыденно. Особенно длинные ряды вешалок, между которых суетливо перемещалась пожилая гардеробщица.
Просиживать штаны в библиотеке ему откровенно нравилось. Это успокаивало, позволяло сосредоточиться на работе. Он снимал с запястья часы, клал их на угол стола, чтобы не мешали, но и не пропадали из виду. Удовлетворенно втягивал в себя пыльный книжный воздух и погружался в иной мир – расчетов, формул, графиков.
Вот только сегодня не задалось. Еще в дверях, огромным пропеллером пропускающих посетителей библиотеки, сердце его непривычно кольнуло. Раньше такого не случалось. Он поморщился, расстегнул куртку, стряхивая с нее снежный пух. Подошел к гардеробу, поднял глаза. Сердце кольнуло еще раз, оно пропустило удар и вдруг забилось в два раза быстрее.
За стойкой была она. Нет, не та, вечно озабоченная и потрепанная годами. Другая. Юная, цветущая, одарившая его приветливой улыбкой, словно дуновением свежего летнего ветерка. С трудом оторвавшись от серых глаз, он, по-прежнему немой и восхищенный, скользнул жадным взглядом по хрупкой фигурке. Темно-синяя водолазка, серая жилетка… На бейджике красовалось лаконичное, написанное от руки – «Люба».
– Давайте.
– А?
– Куртку вашу давайте.
Глаза ее смеялись, превратившись в задорные щелочки, брови приподнялись, спрашивая «ну что же ты, глупенький, так и будешь тут стоять, таращиться?».
– Ах, да! Конечно. Вот…
Люба взяла его одежду и ушла в темные чертоги гардероба. Подталкиваемый нетерпеливой очередью он вынужден был отойти в сторону. Лишь глянцевый номерок в руке напомнил о случившемся волшебном видении. Он чувствовал, как жизнь его, поскрипывая и отрываясь от накатанного пути, делает крутой поворот.
В этот день он не мог заниматься. Глупо улыбался формулам и графикам. Думал о ней. И на следующий день тоже. А потом в гардероб вернулась та, озабоченная и потрепанная. Он заставил себя работать, но время от времени спотыкался, останавливался, и в ужасе задавался вопросом – «а вдруг Люба не вернется?».
Она вернулась. Снова приветливая, улыбчивая. Забрала у него куртку, коснулась кончиками пальцев его руки, передавая номерок. Озноб злыми колючками пощекотал его тело, но тут же растворился внутри теплой истомой.
– Спасибо…
– Пожалуйста!
Голос ее звенел радостным колокольчиком.
С каждым разом он растягивал сладостные минуты у стойки все дольше и дольше: медленно раздевался, одевался, неуклюже запихивал шарф в рукав, что-то искал в карманах. Остаться рядом с ней еще хоть на десять секунд, хоть на пять! Они обменивались ничего не значащими фразами, какой-то мимолетной чепухой о погоде, новостях.
Она уже знала, что его зовут Саша, что он приходит ровно в два пополудни и ни минутой позже, и что ближе к пяти он спускается в буфет выпить чаю или кофе. Впрочем, иногда он злился от мысли, что такие подробности ей известны и о других примелькавшихся посетителях. Но нет, не может быть! Ведь она только ему так улыбалась. Любаша, солнышко…
Иногда он видел, как она замирала, задумавшись, глядя на пуговицу безымянного пальто. Едва уловимая улыбка играла на ее лице в такие минуты, излучая что-то доброе, ласковое, делающее его слабым и беспомощным. Она всегда улыбалась. Порой это смущало его и Саша гадал – отчего так? Не решив загадку, он отмахивался, упиваясь лишь существованием в одном мире с Любой.
Однажды она оторвала взгляд от безымянного пальто. Посмотрела на Сашу, протянув к нему невидимую нить через огромный холл, через мелькающие мимо тела, через миллион возможных препятствий, которые стоят между людьми и о которых те даже не подозревают до поры до времени. Он, уже просунувший руку в рукав, вдруг замер, пораженный ее чувством, отправленным ему серыми глазами – тоскливым, щемящим, требующим ответа сейчас, немедленно. Оно отозвалось в нем спонтанным, незапрограммированным желанием. Подошел к ней. В куртке, одетой на одну руку.
– Я…
– Что?
– Я люблю тебя.
Любовь посмотрела на него наивными, широко распахнутыми глазами. Она была удивлена и, похоже, смущена.
– Любишь? Меня?
Приложила руку к груди, потом вдруг перестала улыбаться, глаза ее заблестели. Будто вспомнила о чем-то дурном.
– Ты не врешь? Но я ведь… Я же… – она сжала ладонь в кулачок, взглянула на свое отражение в зеркале, – Прости!
Люба скрылась в подсобке.
Проклиная себя за неуклюжую прямолинейность, Саша выскочил из библиотеки, долго бродил по улицам, вернулся домой и завалился спать, даже не поужинав. Но сон не шел. Утром,
