без меня не поедет!
– Ну, возможно, был под мухой. Вырубился, залетел, в вытрезвиловке? Он любит у тебя скорость, когда поддаст…
– Нет! Нет и нет!
– Да успокойся ты! Успокойся и жди…
– Не заговаривай мне зубы! Ты что-то скрываешь! Не томи… Тима погиб?
– Ха! Ну, знаешь ли!
– Так живой или не живой!?
– Соня! Или уймись, или я брошу трубку! Завтра приедут менты, – немедля звони мне. Тебе скажут где я буду… Не бери в голову, цыпочка моя. Разберемся…
– Ну, я… Да, я ему…
Кисть была новая, краска ложилась отлично, но смотреть надо было в оба: то и дело кисть оставляла черные волоски… Монотонная красивая работа, прямо-таки впитывала беспокойство, освобождая в сердце все больше места для надежды, что Тимочка жив и невредим…
Когда в прихожей нетерпеливо щелкнул замок, Сусанна уже вполне владела собой. Она даже не забыла скинуть прихваченный на работе траурно черный халат, прежде чем в одних трусиках повиснуть на шее… очень! очень, очень! любимого мужа.
Холодным носом Тимофей рылся у Сусанны за ухом, вдыхал запах еще вчера приготовленных к встрече волос и хрипло, загнанно шептал:
– Умираю… Умираю от любви…
– Противный. Как я рада! Всю ночь глаз не сомкнула! И ревела, и таблетки глотала, и в морги звонила…
– Налей холодненького из-под крана попить и марш в койку!
–Ты меня не любишь! Ты…
– Твой запах… Как я спешил к тебе… Мне снился Твой запах… Даже краска не перебила…
Он сильно поцеловал Суси в не накрашенные, чистые от постороннего вмешательства губы… Стал на колени и как к иконе приложился к затвердевшим в разлуке грудям жены…
– Ягодка-клубничка… Какая свежая… Какая душистая ягодка… Затем взасос поцеловал пупок.
– Где ты пропадал целую ночь, – едва отдышавшись от поцелуев, настаивала Сусанна.
– Боюсь признаться… Дай попить… Дай прийти в себя… Не верится, что я – дома, и живой… Душ, и в койку… Нет, сначала на горшок и – в койку!
Тимофей поспешил в туалет.
– А подарки любимой жене? Ты обещал привезти крабов.
Сусанна подняла с пола халат и крадучись приблизилась к сумке с располневшей пумой на боку.
– Поройся в сумке… – Стонущим от удовольствия голосом ответил нависший над унитазом Тимофей. Он любовался толстой золотистой струей, готовой забодать унитаз… Какое просветление, как играет каждая жилка!.. Не где-нибудь под кустом, впопыхах, а дома, священнодействуя…
Когда он вышел из туалета, обнаженная Сусанна, паясничая, извивалась перед зеркалом трюмо. Даже трусишки скинула. Тут же лежал квадратный футляр, оклеенный золотой фольгой. Притихшая Сусанна осторожно примеряла ожерелье, зловеще тлеющее неукротимым огнем порабощения… Какая роскошь! Я-я-язык отнялся… Неописуемая роскошь. И этой красоты он столько раз мог сегодня лишиться…
Сусанна так преобразилась в лучах
