Ы Р Е
ПОНЕДЕЛЬНИК
1
Раздосадованное началом трудового дня солнце пренебрежительно расталкивало майские облака. Очень это утомительно – работать по 16 часов в сутки. А ведь впереди ещё целое лето! А это значит, что, потратив на сон часов 5—6 от силы, придётся ежедневно выкладываться на полную. А ради кого, спрашивается? Люди, усердно поминающие светило в зимние месяцы, летом только и делают, что фыркают, ругаются и, омерзительно щурясь, прячут свои телеса в тени. Вот и вся их человеческая благодарность! Вздохнув, единственная звезда солнечной системы распластала свои бока по замаранному кусками ваты голубому своду.
– Эка-с сегодня Ярило1 батюшка расстарался! – воскликнул Климентий Агафонович Ярцев.
Задёрнув льняные шторы, чтобы не отхватить от светила во второй глаз, преподаватель славянской культуры Теософического университета единоутробной словесности потянулся. Недавно проснувшийся позвоночник благодушно хрустнул в ответ, разогнав бодрость по всему телу. Климентий всунул подмерзающие на лаковом паркете ступни в растоптанные тапочки и направился в ближайшее помещение, оккупированное финскими смывательно-умывательными элементами.
– Уже одиннадцать часов! Вот это Соня2 меня убаюкал! – подивился умытый Ярцев на жестяной циферблат ходиков. – Енто ж сколько я кочумарил3?
Климентий попытался рассчитать в уме долготу богатырского сна. Но мозг работника науки не спешил обрывать свой законный выходной не свойственными потомственному гуманитарию операциями. Махнув рукой дважды: сначала на дело прошлое – бездарное проминание боков, потом на ситуацию в настоящем – ленивое бездействие тумкалки, Климентий Агафонович направился творить будущее на кухню, невольно хлеща байковыми полами халата по углам и стенам.
Отвесив свободолюбивым поясом смачную пощечину ободранной котом Тимофеем двери, Ярцев вознамерился повторно спохватиться:
– Вы только подумайте! – обратился он к сердобольному чайнику. – Практически полдень, а я ещё и расписание составлять не думал! Тиша, ты где? Вот баламошка4! Опять весь корм в поилку перетащил.
1. Ярило – древнеславянский бог солнца, весны и тепла.
2. Соня – древнеславянский бог сна.
3. Кочумарить – спать (старорус.).
4. Баламошка – полоумный, дурачок (старорус.).
Откинув потерянные котом гранулы прочь с пути, Климентий водрузил металлического собеседника на плиту. Гостеприимный холодильник растерянно развёл дверцами, обозначая любознательному хозяину, что в таких условиях даже мышь вешаться брезгует. Половинка плавленого сырка с вдохновляющим названием «Дружба» одиноко минорила на стеклянной полке. Этажом ниже горделиво тух давно размороженный карп, укоряя всякого заглянувшего поблекшими от несправедливости бытия глазами. Левую дверцу украшала изумрудная бутылочка белого полусладкого, доставленная Климентию с полуострова его коллегой в качестве сувенира.
– Весёлкин, Весёлкин, – фамилия дарителя исправно приходила на ум Ярцеву при каждой встрече с презентом. – Вроде, образованный человек, не чета межеумку1 Кутасову, а туда же! – счастливый обладатель слабого алкоголя в который раз закатил глаза и захлопнул холодильные дверцы.
Не то, что бы Климентий считал, что полуостров таки не наш, посему потреблять дары аннексированного чужеземья ему не по принципам. Нет, преподаватель славянской культуры был до того радостно и патриотично настроен, что даже самовольно вознамерился пойти на митинг в честь свершения сего исторического факта. Собирался аж плакаты рисовать с приветствием и благодарностью славным жителям полуострова, да вот не сложилось: весь университет и так вежливо обязали посетить вышеозначенное мероприятие с одобренными кем надо транспарантами.
Но и не поэтому презирал Ярцев полусладкий дар Весёлкина. Не политические мотивы тому виной, а простая непереносимость алкоголя, заботливо переданная дедом по материнской линии своему единственному и по совместительству самому любимому внуку. Обладая такой редкой для русского человека аномалией, всё же не привык наш народ сдаваться перед врагом, пусть даже неприятель имеет ажно сорок градусов, Климентий решил попросту презирать всех вступающих с алкоголем в контакт. А что? Это, в конце концов, очень по-интеллигентски. А он, работник высшего учебного заведения, разве не интеллигент? Интеллигент! Вот и нечего опускаться до уровня захухри2 Кутасова, который будто делом своей жизни обозначил потребление всего, что хоть чуть-чуть, но льётся.
Ярцев, дабы в очередной раз удостовериться, что утро он уж проспал, взглянул на панель микроволновой печи:
– Мать моя Вероника Порфирьевна скоро прибудет! – преподаватель неожиданно передумал сокрушаться электронным цифрам, –
