тч, Кай – и десятки других, таких же звучных, хлестких. Всех уже не упомнить за пару сотен лет. Всего три или четыре буквы, ничего лишнего, никакой вычурной вызывающей шелухи. Он всегда выбирает себе подобное, в эти пятнадцать лет решив назваться Сидом. В честь давно умершего отца и в честь того, что он сам еще какого-то дьявола жив.
Хотя какой дьявол? Сид и сам похож на него – дитя ночи, вампир, которым пугают маленьких непослушных детей. С одной только разницей, над которой все время смеется единственная подруга Джи.
Сид ненавидит ночь с того самого дня, как его обратили. Двести тринадцать лет ненависти к самому себе и попытки жить так, как раньше – просто и без изысков. Заводя знакомых и любимых. И неизменно теряя их в череде пробегающих лет.
Сид терпеть не может смотреть в календарь. Когда стоит бежать, меняя личности и места, понимает по косым взглядам и шепоткам: не меняется, не стареет высокий черноглазый сосед, коллега, друг. К счастью – или сожалению – до такого доходит лишь пару раз за последнюю половину века. Тогда он спокойно собирает вещи в небольшой чемодан, открывает карту мира и наобум выбирает страну. Неважно, какую: за столько времени можно выучить множество языков, и обрести науку ладить со всеми, кто нужен, даже без проклятой силы вампира.
Безо всяких обольщений. Как встарь – чистым сухим обаянием и упорством.
Сид смеется скупо сам над собой и смотрит на часы. Без пятнадцати полночь: глаза загораются мертвым красным и клыки царапают десны. Ночь призывает своих детей к себе, открывая все двери – а Сид запирает квартиру и откупоривает виски. Мешает с кровью животных (кажется, кролика на сей раз) и цедит скупо, невидяще глядя в окно.
Сид ненавидит ночь.
Он бы и рад поспать, как обычные люди, но вот беда – вампирам не нужен сон. И он, борясь с собственными желаниями, каждую ночь смотрит в глаза своему мутному в оконном стекле двойнику. Тот с оскалом кривым тянет руки с когтями и шепчет: «Иди, пред тобой весь мир».
Сид ломает губы в усмешке. Это кончится хоть когда-нибудь? Дикая жажда, липкая, душащая, приходящая под руку с тьмой. Она жжется, изводит его изнутри, каждый день подталкивая все ближе к краю. Но Сид держится не вопреки чему-то, просто назло себе. Снова и снова доказывая тому, кто смотрит на него из оконного стекла – он не монстр. Не убийца, не тот, кто приходит из кошмаров и навязчивых снов.
Он не монстр. Но в ушах диким злобным ветром звучит смех той, кого он когда-то считал спасением.
– Ты неправильный вампир, Аш. Ты неправильный учитель, неправильный друг.
Сид запрокидывает голову на спинку кресла и закрывает глаза. Тьма уже кружит по квартире, и даже свет ночника не справляется с мерзкими тенями. Они лезут изо всех щелей и липнут к коже, утаскивая за собой. Виски встает поперек горла, и он выдыхает шумно. Почему так неправильно все? Кто проклял его? Или сам на себя однажды навлек беду? Сид не думал, что так обернется, когда лишь единственный раз за всю долгую жизнь решил: его сила должна исцелить. Помочь выбраться с той стороны.
Улыбается горько, почти зло – наигрался в бога? Исполнил мечту, стал спасителем и несколько лет был поистине счастлив, любя светлую девочку. Яркую рыжую бестию со смешинкой в зеленых глазах, ведьму истинных, древних кровей. Так он звал ее раньше, слушая, как заливисто хохочет она и ласково касается щеки. Тонкие пальцы, горячее дыхание и любящий, искренний взгляд. Много ли надо отвыкшему от чувств нелюдимому вампиру-одиночке?
Думал, что больше не будет прятаться и убегать. Обучил свою звездочку всему, что только сам знал, взяв одну-единственную клятву на собственной крови.
– Не убивай, Джи. Не убивай.
Повторял снова и снова, пока не услышал заветных слов. И искренне верил, глядя в ее глаза. Наивный дурак – так сказала она, когда Сид нашел у порога особняка первый труп. Не поверил, думал: случайность. Просто неловкое совпадение.
Джи заставила поверить. Силой.
Сид выпрямляется резко и скалится своему отражению. Что, доволен? Создал еще одного монстра? Больше не получишь. Он залпом допивает вязкий коктейль и наливает себе еще. Впереди долгая ночь и мутное утро, к которому нужно быть в форме. Никаких красных глаз и клыков, никаких мрачных мыслей.
Никакой Джи в его жизни. Хватит. Он так устал…
Сид ухмыляется жутко, слыша, как открывается дверь. Слишком быстро в эти пятнадцать лет: он ведь только начал жить! Даже не оборачивается, медленно делая глоток.
– Я же просил тебя не приходить.
Тонкие руки обвивают сзади, а острые клыки царапают шею. Струйка крови выступает кричаще-алым, стекая на воротник белоснежной рубашки. Жаркий шепот опаляет кожу:
– Не будь таким злым, Аш. Я скучала.
От Джи явственно пахнет кровью и смертью еще сутки назад живых
