ческих и прочих пояснениях: классическая форма сочетается в них с глубоким и драматическим содержанием.
Как всякому «народному», по определению критиков, поэту, Григорьеву удается раскрывать тайны мироздания и подниматься к вершинам человеческого духа через самые простые бытовые ситуации: поход на футбол, прогулку писателей по Сенной площади, дружеский разговор, встречи и расставания.
Григорьевский взгляд на мир легок: в любой ситуации он видит прежде всего захватывающую историю – на все можно обратить внимание и всему улыбнуться. Лирический герой Григорьева – насмешливый наблюдатель за происходящим. Однако его насмешка не бывает злой, а ирония – всегда добрая. В стихах Григорьева нет ни сведения счетов с реальными и мнимыми обидчиками, ни обид на жизнь, ни пессимизма, ни ужаса смерти. Он не боится мира и не пугает им читателя, и именно в этой жизнерадостности, на мой взгляд, заключается невероятная привлекательность его поэзии.
Людям, знавшим Геннадия Григорьева лично, трудно отделить Григорьева-поэта от Григорьева-человека. Как ни банально это прозвучит, он действительно жил, как писал, или наоборот – писал, как жил. И именно эта естественность придает его стихам очарование застольного разговора с остроумным всепонимающим собеседником, актуальность взгляда которого на жизнь не исчезает, несмотря на то что его нет с нами уже десятилетие.
Григорьев остается собой, о чем бы он ни писал. Поэтому мне показалось интересным представить в этом сборнике его детские стихи и несколько стихотворений из написанных для газеты «Ленинградский метростроитель» под псевдонимом Г. Горьев, которые, несмотря на архаическую тематику, полностью соответствуют поэтике Геннадия Григорьева.
Аглая Топорова
Стихотворения
Книга
Распахнув окно, как книгу, наугад,
в желтых отблесках вечернего огня
прочитаю осторожный снегопад,
зависающий на уровне окна.
Прочитаю запорошенный ларек,
где мороженым торгуют поутру.
Будет долгим и невнятным диалог
света с тенью на встревоженном ветру.
Напряженно буду вчитываться в мрак.
И пойму, что все неправда, все не так,
потому что прочитаю в этот миг,
как, пушистый поднимая воротник,
ты, любимая, выходишь из ворот,
уходя за этот снежный разворот.
Наш снег
Он будет вечно
падать с неба,
входить в подъезды и дворы…
Скажи, зачем так много снега
такого белого – двоим?
Он наш с тобой.
Он в нашем небе.
И от него не жди добра.
Нам выпал снег.
Слепой, как жребий.
Неотвратимый, как судьба…
Перед разлукой неизбежной
ты прошептала мне:
«Нас нет…»
Но я живу одной надеждой
неисчерпаемой —
на снег!
Наш снег!
Наш белый.
Наш небесный.
Извечный, как желанье жить.
Он лавой рушится отвесной.
Он кружит,
кружится,
кружит…
Меж небом и землей посредник,
больному ангелу под стать,
быть может, он из сил последних
пытается не перестать…
Он все равно тебя разбудит.
И ты шепнешь, еще во сне:
«Нас нет…»
Ну и пускай! Мы – будем!
Любимая, нам выпал —
снег!
1974
«Еще декабрь не коронован…»
Еще
декабрь не коронован.
Еще в дожде
живет надежда.
Еще последний лист кленовый
Свернулся в трубочку, но держится.
И населенье коренное
прогнозов мягких
домогается…
Еще декабрь
не коронован.
Зима
играет
в демократию.
1973
Небо на ремонте
Нынче на ремонте наше небо.
Рассосалась очередь у касс.
Постоянно с неба вместо снега
штукатурка падает на нас.
Где-то там устало Землю вертят,
чередуясь, сатана
