озверели твои,С кем ты последнюю банку ли, бочку икры
Мирно делил, а теперь, хоть им лоб раскрои,
Запросто, влегкую спляшут канкан на крови —
Да ведь и пляшут уже, как шакалы, шустры!
Искоса так посмотрели, сурово,
Спор был недолог про совесть и честь, —
Все им отдал подобру-поздорову, —
Банков одних – аж на пальцах не счесть.
Вот и похмелье, как водится, – словно
Кончился космос. А дальше вразброс
Годы твои, как дубовые бревна,
Вниз полетят под уклон, под откос.
Вон, посмотри, деревянный красавец-гусар
Возле качелей бессменно стоит на посту.
В окнах знакомые вроде звучат голоса
Слушай, не спи! Ты своих узнавал за версту!
Слышишь, гитара! – поют – уж не те ли,
С кем ты расстался, кого променял
Черт-те на что, а потом еле-еле
Ноги унес и себя потерял.
Снова ты шепчешь: «Прощайте, ребята!»
Саблею машет гусар: «Да постой!
Здесь тебя помнят и ждут, ну куда ты?
Сгинут навек, пропадут без возврата
Все, кто забыли дорогу домой…»
«Две дырищи в голове…»
Две дырищи в голове —
возле уха, сбоку, с краю,
Меня возят по Москве,
а я кровью истекаю.
«Скорой помощи» сестра
лезет, бедная, из кожи —
С часа ночи до утра
сдать, спихнуть меня не может.
Эй, водила, жми напропалую,
сквозь метель рули назло врагу!
Из «двадцатой» в «шестьдесят седьмую»
мы летим по встречной сквозь пургу!
Мне бы только в койку, как в берлогу,
вон туда, где стены и уют.
Я с носилок в дверь просунул ногу,
а меня по ней щипцами бьют!
Нет ни коек, ни бинтов,
ни еды, ни персонала!
Я им денег дать готов —
я даю, кричат, что мало!
Пациенты на пути
ненароком возникают:
«Ты подох уже почти!» —
и пиджак с меня снимают.
Я опять в пути: ворота, стенка,
снова слезы лью, как из ведра.
То ли это госпиталь Бурденко,
то ли Соколиная гора!
Впереди приемные покои,
мы в гудок гудим – никто не рад.
Мужики в халатах, оба-двое,
дверь плечами держат и молчат.
На меня наполз туман,
я в критическую фазу
Впал, как в море-океан,
пульса нету, меркнет разум.
Я шепчу: «Привет братве!
Будь здорова, мать родная!»
Меня возят по Москве,
а я кровью истекаю!
И, как пес шальной с цепи,
в рай душа сорваться хочет.
«Братик, милый, потерпи», —
медсестра,
