было распухшим и синим. Один глаз вытек. Вместо него зияла страшная рана. Губы разбиты. Он говорил, почти не открывая рта. Казалось, голос шел изнутри, как у чревовещателя, и от этого становилось жутковато. Залитая кровью защитного цвета куртка была разодрана. Штаны до колен спущены.
Внизу простирались луга с островками рощ в лощинах. Курился туманом перевал.
– Отец моего прадеда строил такие башни, – как ни в чем не бывало продолжал мужчина, которого лежащий на земле несчастный назвал Умалатом. – Они определили границы Ичкерии и завещали нам не пускать сюда врагов.
– Мы делаем это как можем, Умалат. – средних лет, бритоголовый чеченец в черном берете с огромным значком хрустнул зажатыми в кулак грецкими орехами, распрямил ладонь и стал отбрасывать пальцами скорлупу. – Но у нас сильный и коварный противник.
– И еще много предателей. – Умалат опустил взгляд на избитого и плюнул: – Собака!
– Такие, как Ахмед, должны в назидание другим умирать долго! – чеченец в берете забросил орехи в рот и стал с задумчивым видом жевать.
– Надо передать Амиру Гудермесскому, чтобы наказал всю семью этого негодяя, – принял решение Умалат.
– Умоляю тебя, не делай этого! – запричитал Ахмед. – Ты же благородный человек! Ты настоящий нохча! Мне даже нельзя лежать здесь, чтобы не осквернить обуви на твоих ногах. Мудрейший, прошу тебя!
– Заткнись! – Умалат топнул ногой, и Ахмед затих.
– Здесь, наверное, со времен Шамиля ничего не изменилось, – неожиданно вновь заговорил боевик в берете.
– Красиво, – выдохнул Умалат.
Рослый бородач с нависшими над глубоко посаженными глазами косматыми бровями ткнул ногой в бок Ахмеда:
– Смотри, шакал! Аллах подарил тебе счастье жить на этой земле, а ты продаешь ее неверным!
– Как думаешь, Мажид, – Умалат посмотрел на бородача, – в отряде у Висангари еще есть предатели?
– Не знаю. – Мажид пожал плечами и перевел взгляд на Ахмеда: – У него надо спрашивать.
– Он теперь готов говорить что угодно, ведь все равно умрет, – резюмировал боевик в берете.
– Ахмед, – Умалат сдвинул в сторону висевший на широком кожаном ремне нож и слегка склонился над предателем, – если вчера ты заложил меня, то когда весть о том, что я направляюсь вдоль Шароаргуна, дойдет до твоих друзей?
– Разве они мне друзья? Они вынудили меня работать на себя… У меня не было выхода. Они сказали, что убьют…
– Хватит врать. Я задал вопрос, ответь мне.
– Они уже все знают, – едва слышно сказал Ахмед.
– Совсем ничего не пойму. – Мажид неожиданно сел на корточки, воткнул приклад автомата в землю и посмотрел в единственный глаз Ахмеда: – Почему бы им не расправиться с нами прямо здесь? Отряд Висангари можно потом уничтожить отдельно. Так даже легче.
– Я тоже ничего не могу сказать, – ошарашил Ахмед. – Это были русские. Они знают меня, а я их только в лицо. Я сказал, что должен привести тебя в отряд Висангари, который уйдет в Урус-Керт.
– Как они нашли тебя? – задал Мажид следующий вопрос. – Ты ушел встречать нас один. Здесь не близкий путь. Неужели за тобой следили?
– Я бы заметил.
– Сдается мне, что в Висангари в отряде есть еще предатель, – сделал вывод Мажид и многозначительно посмотрел на Умалата. – И у него есть связь. Может, радиостанция. Он и сообщил русским, куда направляется этот шакал.
Монгол лихорадочно соображал. Многое не сходилось. Ахмед три дня шел в селение, где они должны были встретиться. Почему бы его не перехватить по пути и не узнать все заранее? Зачем ждать, когда он дойдет?
Ответ неожиданно дал сам Ахмед:
– Мне тоже не доверяют, поэтому проверили, не вожу ли я их за нос.
– Придется менять планы, – задумчиво проговорил Умалат.
– Что ты собираешься делать? – бандит в берете перестал жевать.
– Понимаешь, Шахаб, до сих пор все думали, что меня нет в Чечне. Вернее, так оно и было. Из-за этого ишака, – Умалат показал взглядом на Ахмеда, – русские теперь устроят засаду.
– Ну и что? Ты же не пойдешь к ним в лапы?
– Конечно, не пойду. Зато слух о моем возвращении скоро разнесется по всей республике. – он не мигая уставился на Шахаба, пытаясь понять, доходит ли до того смысл сказанного.
– Все равно ничего не понял, – признался Шахаб. – В моем селении все знают, что я воюю на стороне боевиков. Но моей семьи это никак не касается.
– Не зарекайся, – со знанием дела
