не застелет глаза бурой мглой, пока не станет легче. Хотя с Верой все как-то не так. После поездки по осенним скользким дорогам, я чувствовал себя еще хуже.
Мне хотелось рвать и метать, зажать малышку в темном углу и испробовать сладкий жар снова, но я мягким местом чувствовал, что так нельзя – сделаю только хуже. Ее раны глубже, они очевидно дрожат в холодных радужках, где можно утонуть, и остывают льдом печали на сомкнутых губах, которые мне хотелось трогать. Но я не смел. И не понимал, как достучаться.
Ну, не способен я почувствовать, что нужно девушке. Не способен прогнуться под реальность и оказаться таким, какой не есть на самом деле. Пру танком, потому что такой. Давлю, потому что люблю быть сверху. Беру, потому что не люблю поражения. Я не скажу, что сильно пользовался, но обычно харизма меня не подводила, и девушки оказывались у моих ног почти по щелчку пальцев. Только не булавка, и оттого поначалу эта интрижка с устройством в академию преподавателем была просто спортивным интересом, чтобы уложить малую на лопатки, желательно под меня. Бедра часто стало сводить от малейшего воспоминания о ней, яйца звенели, как бешенные колокольчики. Меня это подкашивало и откровенно бесило. Я выталкивал свою тушу в холодную слякотную осень и курил одну за одной сигареты, только бы не слышать в холле запах ее нежно-фруктовых духов.
Наверное, я просто никогда не сталкивался с таким отпором и игнором, привык, что меня запоминают, что вьются по первому зову, а малышка с ангельским голосом… можно сказать, ткнула мне в рожу фак и ушла, нежно цокая каблучками по камню. Цок-цок, цок-цок, и глубже гвоздь мне в сердце и крепче болт в штанах. Зараза-булавка!
Я просто отброс общества для нее. Не достоин. Где я, а где она? Примерная, тихая, вежливая. Может за себя постоять, работает отлично, всегда на уроках вовремя. Ни с кем не спорится, не замечена в скандалах-интрижках. Да о ней, если и вспоминали, то только с гордостью и блаженной улыбкой на губах. А мне хотелось порвать эти довольные лица, потому что на языке все еще не остыл ее вкус, а между ног все еще фантомно щипало от ее меткого удара.
Веру очень хвалили на совещаниях за высокую успеваемость учеников, отчего она смущенно опускала голову и краснела, а мне сыпали одни замечания: за вольность преподавания и работу без плана. Ох, уж эти бумажки и журналы, брр… Уволят к чертям и будут правы.
Первую неделю я честно пытался успокоиться и не наломать дров, как советовал Саша (да, я иногда ляпаю лишнее, что поделать, вот такой я дурак, но к брату я прислушался), вторую я продумывал коварный план, как Веру сделать своей, третью мучил тоже самое, потому что на второй я так ничего и не сочинил. А, когда однажды столкнулся с ее холодным взглядом в кабинете ректора, неожиданно понял, что все мои планы до задницы – я ей просто не нужен, не интересен. Пу-сто-е место!
Она была ниже, но смотрела свысока, как царевна. Она не двигалась, а меня потряхивало от желания увидеть, как играют сильные мышцы ее ног, когда она идет. Она молчала, а мне хотелось, чтобы говорила или пела. Звонко, бархатно, до
