м, нагретом ярким, утренним солнышком крылечке, спросонья умывал лапкой мордочку. – То в саду мы играем, – продолжал запыхавшийся цыплёнок, – то в огороде. В молодости надо попутешествовать! Пока силы есть. Мир так велик! Я только что в дырку в заборе подглядывал – у соседей совершенно иная жизнь! Пиу, пиу, пиу!
– Какая ещё иная жизнь? Мяу… – со сна ничего не понял Хвостик. Но, вспомнив про обиду, нанесённую соседями его любимому лакомству, от возмущения даже перестал умываться. – Там только молочко иное – магазинное! Из-под нашей Звёздочки они, видите ли, не берут! Они, видите ли, брезгуют! Они, видите ли, жука майского из подойника выловили! Какой, видите ли, мяу, кошмар! – с жаром начал котёнок защищать своё, домашнее, коровье молочко. – Им бы, соседям бы, подумать – почему жук в подойник прыгнул? А не в бутылку залез! В магазинную! Потому что Звёздочкино молочко намного лучше! В сто раз! Мяу, мяу, мяу! – шумел котёнок. – Им бы, соседям бы понять, что молочко вообще не причём! Что жук топиться собрался! У него, видите ли, натура утончённая – он не навозный жук, а майский! И ему весна и жужелица какая-то голову вскружили! Им бы, соседям бы разобраться, что он не для себя, а для этой жужелицы в подойник нырнул! Знал, жук, что молочко через марлечку процедят и его спасут! Вот, жук! Мяу! – порядком подустав, закончил, наконец, котёнок непривычно длинную для себя, несвязную и горячую, в защиту своего домашнего, коровьего молочка речь.
– Хвостик, ты не понимаешь, – выждав немного, возразил цыплёнок. – Молочко не главное. У соседей вообще всё иное. Понимаешь – во-о-бще! Совершенно другой мир. У них даже на цепи не дворняжка, как у нас, а помесь чау-чау с бультерьером гавкает. У них даже в подполе смесь Барсика с сиамской кошкой за мышами гоняется. У них…
– Вот поэтому эта смесь ни одну мышь поймать и не может, – перебил друга котёнок. – Потому что она, видите ли, смесь, а мыши в подполе не смесь – все чистокровные, деревенские. И вообще – что ты так распетушился? Ты как в иной мир путешествовать собрался? Если даже через забор перелететь не можешь! Вы, курицы, птицы не перелётные. И вообще – не птицы.
Выговорившись, Хвостик немного успокоился, жёлтое солнышко пригревало его серенькую шёрстку, он сладко прищурился и снова разлёгся на тёплой ступеньке крыльца. Считая, видимо, что спор окончен, он со6рался было и вовсе снова задремать и даже тихонько начал мурлыкать «Му-ррр… му-ррр…» от удовольствия.
– Через забор перелетать вовсе не обязательно, – не дал ему поблаженствовать беспокойный друг. – Мы можем и подкоп под оградой прорыть. Или доски в заборе раздвинуть и пролезть. – И, помолчав немного, цыплёнок добавил в досаде: – Всё-то ты, Хвостик, норовишь про меня какую-нибудь гадость сказать. Пиу.
– Это ты про неперелётную? И не птицу? Что ж тут обидного? Уж, как есть, так и есть. Му-ррр… му-ррр… му-ррр… – пытаясь одновременно и дремать, и мурлыкать, и рассуждать, бормотал котёнок. – Вот ты попробуй с места, как воробей, взлететь. Не можешь. И с разбегу, как гусь, не можешь.
– Дергач тоже не летает. Только бегает, – прислушиваясь к скрипучему крику в поле за деревней, с обидой в голосе возразил цыплёнок. – Но его почему-то никто не птицей не обзывает. Пиу, пиу, пиу!
– Потому что он пешком каждую осень в Африку отправляется. А весной обратно. И считается перелётным, – объяснил котёнок. – А курицы – оседлые. Им не дано ни летать, ни бегать в дальние края.
– Оседлые – это вовсе не значит, что я всю жизнь за забором, как морковка в грядке должен сиднем сидеть, – совсем огорчился цыплёнок. – Если я птица оседлая… – решил он всё-таки называть себя птицей. – Значит… значит мне надо кого-нибудь оседлать! И путешествовать в седле! – вдруг осенило его, и цыплёнок даже хлопнул от радости крылышком по гребешку. – Верхом надо скакать! Вот, что это значит. Осталось найти кого бы… кого бы… – начал он крутить головкой по сторонам. – На ком бы… на ком бы… пиу…
– Ну, уж только не на мне. Мяу! – встрепенулся и даже пробудился, и даже привстал со ступеньки, Хвостик.
– На тебе далеко не уедешь, где сядешь, там и слезешь, – успокоил щупленького друга, смерив его взглядом, цыплёнок. – Может, оседлать Звёздочку?
Предложение превратить его любимую, дающую такое вкусное молочко корову в ездовую кобылу, очень не понравилось Хвостику.
– Звёздочку нельзя оседлывать, это некрасиво. Есть такое выражение: «как на корове седло», – поспешил он произнести первое, что пришло ему в голову. – Седло на ней будет очень некрасиво смотреться. И всадник, если в седле будет сидеть.
– Красиво… некрасиво… – начал было возражать цыплёнок. – Оседлать корову можно и без седла…
В это время за забором кто-то громко всхрапнул, потом жалобно тявкнул,
