в плетении ветвей возле закрытого морозной бронёю окна.
В изложении Никитича мироощущение выглядело спутанным, зыбким и туманным – таким же, как борода повествователя, то вздыбленная, как шерсть рассерженного сибирского кота, то благообразная и похожая на облако переливчатого дыма. Одно Никитич знал твердо: был Серый мир, в котором он, к его прискорбию, вынужден пребывать в сей момент, и счастливое Вышемирье, где он надеялся окончить свои лучшие дни. Все остальное выглядело непонятной космологической смесью. По крайней мере, так это воспринимал Антон, воспитанный высшим образованием Ньютона, Лобачевского и Менделеева. Где-то вдали, правда, еще болтался загадочный Эйнштейн, ехидно потрясая воображаемыми пейсами.
Впрочем, Никитич, вопреки собственным словам, ничуть не тяготился пребыванием в Сером мире – по крайней мере, за его официальным прискорбием таились довольствие, округлое брюшко и сладкая возможность зомбировать представителей власть предержащих, включая бессердечных домоуправов.
– Ты, главное, не бери к сердцу, – мирно гудел дед, любовно оглаживая бороду и уютно поскребывая полотняную подмышку. – В пшеничном поле – многие тысячи зерен, и твой мир – одно из них. А есть еще зерна ячменя, ржи, риса и многих тысяч растений, которые живут тут, рядом с твоим полем. Но они – другие. Если же взять, к примеру, среды Юпитера или Сатурна, не говоря о других звездных системах, где процветают зерна другой жизни… Это я говорю только о зернах, которые ты можешь осмыслить своими знаниями. Говорю фигурально, как глаголил барин-литератор, чей дом я имел честь содержать сотенку лет назад… По совести сказать, кухня у того барина была не в пример нынешней, а уж грибная запеканка и кухарка… – тут Никитич сладко причмокнул и даже сглотнул слюну.
«Вот старый бабник», – невольно подумал Антон.
– И ничуть не старый! – взвился обиженно Никитич. – Я тогда ишшо совсем молодой был!..
– Ну да, – ехидно добавила Весняна. – Всего пару – другую сотен годков…
– А уж окорочка у той кухарки… – по инерции продолжил было мечтательно Никитич, но, опомнившись, решил, что надо обидеться. – Однако твой суп, внучка, только лешаку с похмелья!
– Вот как?! – гневно взвилась Весняна. – А с чьего супа тебя разнесло так, что ни в одну мышиную нору не пролезаешь – даже в депутатской квартире, где год назад жил?
«Эти двое еще и мысли читают», – проворчал про себя Антон. И почувствовал, как у него не фигурально, а натурально начинает ехать крыша. Оптимумы какие-то, а тут дед с девчонкой начинают грозиться друг другу искрящими зелеными молниями, размахивая ими, словно облезлыми скалками в кухонной ссоре.
– Вот что, граждане, – выступил Антон, повинуясь инстинкту самосохранения и удивляясь собственной решительности. – Прекращайте коммунальные свары! Я примерно понял, что все мне только кажется, и вы в том числе. А чаем меня напоят? Чай у вас настоящий?
– Чаем напоим, – охотно согласилась
