брось! – прикрикнул Никитич, заметив его стыдливые шевеленья. – Хворь – она не в укор, ежели настоящая. А тебя приложили со старанием. Дружок твой этот, Леха, хоть и болтун, да и в голове у него намусорено, а все дни тебя нянькал да по аптекам бегал. Сегодня же и поднимешься, коли в разум пришел.
Антон с сомнением прозондировал мысленно свой организм и пришел к выводу, что он, может быть, и поднимется, но отдельно, по частям. Все вместе никак не согласовывалось, болело, вопило и напоминало ему виденное по телевизору заседание Госдумы по утверждению бюджета.
– Но прежде того, – значительно произнес Никитич, смахивая остатки грибов с пушистой бороды, – Я тебя обрядую.
– Чего? – с испугом переспросил Антон, вспомнив гипнотические замашки деда.
Притихшая девушка за спиной деда фыркнула.
– Кыш! – вскипел Никитич. – Ответственный, понимаешь, момент, открытый миру рождается, а тебе – хаханьки!..
– И ничуть не хаханьки, – пропела Весняна. – Не волнуйся, Ант, все твое при тебе останется! – и со смехом умчалась в другую комнату.
– Эх… – закряхтел Никитич, напоминая исходящий гневным паром чайник. – Совсем этот мир испоганился. Вот потому тебе, Ант, и пора вразумиться.
– Как? Куда? Кому? – слабо прошептал Антон.
– Сейчас, – ласково сказал Никитич. И запел.
Сказать, что это явление смахивало на пение как таковое, было бы откровенной лестью исполнителю. Низкий басовитый звук, медленно вплывший в комнату, больше походил на жужжанье шмеля, которому приделали реактивный двигатель. И шмель явно переходил в режим форсажа. Жужжанье превратилось в гул, который вплыл в Антона и заставил вибрировать каждую клеточку тела. Антон закрыл глаза и медленно поплыл в жемчужное пространство, открывшееся перед ним, оставив далеко внизу лежащее собственное тело.
Его охватило пьянящее чувство свободы. Он вдруг понял, что может плыть куда угодно, и это плавание постепенно переходило в стремительный полет. Мягкий жемчужный свет, освещавший все вокруг, уплотнился, принял зримые формы, и перед ним внезапно открылась невиданная картина, смысл которой просто не вмещался в сознание.
Он разом ощутил всю планету, которая ласково открылась ему как гигантское, доброе разумное существо, принявшее его в себя – крохотную частицу в бездонном океане. В сияющем белом потоке Антон плыл над живыми материками, пронизанными множеством ярких точек, над прозрачными морями, светившимися искрами, а при желании мог дотронуться до горных вершин – над некоторыми стояли столбы пронзительного синего цвета…
Просыпались неведомые ранее чувства – Антон мог видеть (или ощущать?) температуру островов, плоскогорий, озер – всего, над чем он летел, энергию, исходившую от них, – причем энергию разных видов, от покалывающей до жгучей, от едва слышимой до могучей, сотрясавшей все его существо. Энергии вырывались пучками, свивались в спирали, лежали мощными полями – а существовал еще и
