Здравствуйте, дорогие читатели!
Сегодня мне хотелось бы поделиться с вами чем-то важным и сокровенным, своей маленькой тайной. Возможно, мой рассказ кому-нибудь принесет пользу, я же хочу посвятить свой очерк моим родителям, мужу и двум дочерям.
И вы, и я – все мы когда-то были детьми, а значит, можно сказать, что все мы родом из «детства комплексов», вовремя оно привито нам нашими родителями или окружавшими нас людьми.
В свое время доктор Зигмунд Фрейд характеризовал комплекс как «группу представлений, связанных одним аффектом», и он же ввел в психоанализ понятие Эдипова комплекса, впоследствии расширенное и детализированное учеником Фрейда Карлом Густавом Юнгом.
Эдипов комплекс определяет стремление к обладанию родителями, которое подавляется супер-эго. Последнее можно охарактеризовать как хранилище моральных норм, запретов и разрешений: это внутренний цензор деятельности личности, ее совесть, самонаблюдение, идеалы.
Понятие еще одного комплекса, комплекса неполноценности, ввел в научный оборот другой ученик Фрейда – немецкий психоаналитик Альфред Адлер. Комплекс неполноценности можно определить, как обостренное, преувеличенное переживание собственной слабости и несовершенства. Это значит, что человек не высоко себя ценит и страдает от неуверенности в себе.1
Не будет преувеличением утверждать, что комплекс неполноценности есть у каждого. Но для кого-то он может стать движущей силой развития и стимулировать человека к непрестанному совершенствованию и самореализации, тогда как другого тот же самый комплекс может подвигнуть к психической деградации, подтолкнув к обидам, агрессии, самоутверждению и жажде власти.
Симптомы комплекса неполноценности одни умело скрывают, выдавая их за достоинства, другие, как могут, работают над ними, а третьи всячески демонстрируют свой ум, власть или превосходство над окружающими, компенсируя таким образом подспудное ощущение собственной неполноценности. Более того, показное отсутствие комплексов – это тоже комплекс, хотя и более сложный: «комплекс полноценности» или повышенное чувство собственной значимости.
Индивидуальные комплексы уходят корнями глубоко в детство. А мы рано или поздно возвращаемся к истокам, к своим детским годам, и у каждого из нас есть своя история.
В приемную семью меня забрали сразу после похорон моей родной матери, мне было 3,5 года. Говорили, что ее парализовало после родов. В нашей семье я была самая младшая, четыре моих сестры к тому времени воспитывались в интернате, а старший брат – ему на тот момент было 14 лет – уже подрабатывал и помогал бабушке и деду. Отец ушел к другой женщине еще при жизни нашей мамы. О причине его ухода из семьи остается только гадать – думаю, не последнюю роль здесь сыграли сложные, конфликтные отношения между родителями, которые еще усугубились с болезнью матери. Как бы там ни было, со слов сестер я знаю, что в другой семье отец был счастлив.
Так уж сложилось, что наша семья считалась неблагополучной: семья неполная, многодетная, жили очень бедно, почти нищенствовали, ходили в каких-то обносках, в доме вечно было холодно, топить было нечем.
До трех с половиной лет я росла под присмотром бабушки и деда, и поэтому они не хотели, чтобы я воспитывалась в интернате, и считали, что жить я должна в приемной, благополучной семье. Думаю, оба они бесконечно меня любили, но понимали, что в силу возраста, состояния здоровья и вечного безденежья просто не смогут ни вырастить меня, обеспечивая всем необходимым для нормального развития, ни дать мне достойное образование. Неблагоприятный образ жизни не замедлил сказаться и на моем здоровье: у меня развился рахит, снизился иммунитет, начались проблемы с желудком и т. д.
В таком состоянии меня и привезли в село, в частный дом к приемным родителям. Дом был просторным, вокруг – небольшое хозяйство, во дворе -собака. Так как своего родного отца я ни разу не видела, то приемного сразу назвала папой, а вот маму не называла мамой почти полгода. Девочкой я росла малообщительной, русские слова мешала с латышскими (по национальности я – латышка), поэтому понять меня было сложно. Я болезненно реагировала на то, что никто меня не понимал, плохо шла на контакт с окружающими – словом, была «букой»: надуюсь и молчу, пока от меня не отстанут.
Моя новая мама работала в детском саду воспитателем и туда же устроила и меня. Конечно, это было трудное время для нас обеих. На меня частенько жаловались воспитатели, так как я была упрямой, настырной и задиристой, да и вообще, несносным ребенком: вела себя, как мальчишка, спуску никому не давала, но в той же мере и получала за это, можно сказать, из угла не выходила. Дружбу я водила почти что с одними мальчишками, зато стихи читала отменно, особенно
Н. И. Конюхов. Словарь-справочник практического психолога
