друг к другу и не требовали ответа – уснуть сейчас было сложно, если не сказать больше, невозможно.
Дети, укутавшись в тряпки, служившие им одеялами, вслушивались в крики из-за стены.
– Откуда я возьму деньги на мясо? Ну откуда, а? С брички не слезаю с утра до ночи, катаюсь хрен пойми куда лишь бы лишних грошей заработать! У меня спина отваливается, руки и ноги гудят, что прикажешь делать, домой не возвращаться!?
– Не ори на меня! Спина у него отваливается, ага. Лучше бы у тебя кое-что другое отвалилось, прежде чем дармоедов мне двух заделал! Привёз меня в эту деревню, обрюхатил, всю жизнь испоганил, а теперь ещё голос повышаешь? Мужик называется, да пошёл ты к чёрту!
В стену что-то влетело и разбилось.
На несколько секунд наступила тишина. Сестра и брат замерли, даже перестали дышать, дожидаясь, в какую же сторону развернётся семейная драма.
Продолжалась она уже полгода.
В тот момент жизнь их семьи, которая пусть и не выделялась на фоне других деревенских, была нормальной. Не слишком счастлива, не особо радостна, без явных излишеств, но вполне стабильна. Они даже немного разжились и смогли накопить на лошадь и телегу, правда, продав ожерелье, доставшееся по словам матери семейства от её покойной бабушки.
Мама тогда сильно ругалась. Она не понимала, почему за такое красивое ожерелье дали так мало денег. Называла отца простофилей и деревенским дураком, думая что того обманул городской меняла.
На всём городском она всегда заостряла особое внимание, возвышая это слово, смакуя и стараясь соотносить с собой в большей степени, чем оно подходило к ней сейчас на самом деле. Ведь жила она не в квартире в близлежащем городе, а в с сбитом из брёвен доме в деревне, просыпалась не от звона позолоченного будильника, а от крика петуха с ярко-красным пухлым гребнем и вкушала не нежные паштеты, намазанные на свежие булочки, а давилась чёрствым хлебом и варёными овощами с солью.
Отец же радовался покупке, лошадь любил, мыл и никогда не отказывал в лакомствах, подкармливая яблоками и изредка принося кусочек припрятанного и закаменевшего сахара. Он считал, что лошадь в хозяйстве нужна, даже если времена сложные.
Однако, даже эта не особо крепкая стабильность рухнула, когда единственная в округе фабрика закрылась, оборудование из неё перевезли в злосчастный город, а отца, работавшего на этой фабрике, уволили.
В деревне не хватало квалифицированной рабочей силы для новых станков, их должны были установить вместо нынешних. Переезжать в эти края никто не хотел. Вот и образовался кризис рабочих рук. Имеющиеся же часто занимались не работой, а заливанием в свои глотки бражки или чего похуже.
В стену вновь что-то влетело. Не разбилось, не разлетелось на кусочки, а упало на деревянный пол и несколько раз прокатилось по кругу.
– Я есть хочу, братик.
– Это последний. Как съешь его, постарайся уснуть.
Мальчик протянул мякиш, скомканный из остатков слегка покрывшегося плесенью хлеба. Девочка схватила его, целиком засунула в рот и толком не прожевав проглотила.
– Говорил же тебе, что по чуть-чуть надо, не целиком, эх… Отворачивайся и спи.
Он и сам бы хотел что-нибудь съесть и сладко поспать, но за неимением прочего засунул палец в рот и слушал дальше.
– Ты озверела совсем? Меня винишь? Ты займись чем полезным, а не сиди днями в окна выглядывай. Я тебя что ли заставлял за меня выходить, м? Вместе же решились, вместе хотели, детей заводили тоже вместе! Посуда битая на деньги была куплена, неблагодарная ты!
– Вот тебе ещё значит, если не понимаешь, скотина ты эдакая, выродок королобый!
Вновь что-то разбилось вдребезги, раздались громкие шаги, шлепок, лёгкий вскрик, а затем плач.
– Я боюсь, братик.
– Ч-щ-щ, закрывай глаза.
Отец хлопнул дверью, слышно было, как он ласково позвал лошадь, сел в повозку и укатил.
Скрип ржавых колёс ещё какое-то время раздавался издали, а затем стих, смешавшись с шумом ветра.
Бричка сменила телегу через месяц после закрытия фабрики. Сосед рассказывал, что в городе вовсю шныряют возницы. Господа и дамы нанимали их, чтобы доехать по делам, на обед или званый ужин, а иногда просто, чтобы не идти по грязным улицам пешком. Папа твёрдо решил, что лошадь наконец станет основным доходом их и так обедневшего семейства. На новую бричку денег у отца не было, поэтому он продал телегу, занял немного у ростовщика и купил побывавшую в деле, старую, потёртую, скрипучую и немного вонючую.
Как и следовало ожидать, огромного успеха предприятие не заимело. Садиться в такой транспорт многие брезговали. Воротили нос, морщились, с презрением оглядывали всю конструкцию и
