рики тебя не кусали. Слышишь, как они жужжат?
Миша прислушался и услышал несколько тоненьких голосков.
– Бабушка, а куда они денутся?
– Улетят.
– Но ведь окно закрыто.
– Ничего, Миша, насекомые – умные, они что-нибудь придумают.
Бабушка поцеловала Мишу в щёчку, пожелала ему спокойной ночи и пошла к себе.
Мише не спалось. Он лежал на спине и размышлял, как же всё-таки насекомые смогут выбраться. Деревянный потолок весь был покрыт коричневыми кружками, похожими на маленькие окольцованные планеты.
Мишу особенно заинтересовало одно пятнышко рядом с ночной лампой. Оно было удивительно ровной формы и странно меняло цвет, становясь то темнее, то светлее.
Миша встал и вгляделся.
Сомнений быть не могло. Кружок двигался: поднимался вверх – наружу, и опускался вниз. Рядом с ним Миша начал различать маленькие двигающиеся точки, но глаза у Миши устали от яркого света, он сел на кровать и огляделся вокруг. На полке рядом со старыми журналами, фонариком и многочисленными предметами непонятного предназначения, лежал старый дедушкин бинокль.
Ах, как обрадовался Миша!
Он поднёс бинокль к глазам.
Прямо к кружку тянулась длинная очередь из насекомых. Миша увидел тоненьких комариков, несколько круглых крохотных жучков, трёх толстых мух с зелёными брюшками, двух ночных мотыльков, одного паучка, и множество маленьких едва различимых мушек.
Очередь медленно передвигалась к кружку. Приблизившись к нему, малютка заползал в маленькую дырочку. Кружок темнел и удалялся, увозя с собой крохотного пассажира. Затем кружок снова приближался и забирал следующего путешественника.
«Так это же лифт!» – догадался Миша.
Чуть в стороне он увидел серую гусеницу-шелкопряда. Она, то складывалась вдвое, то распрямлялась, ни на секунду не останавливая свои движения.
Миша догадался, что именно это небольшое насекомое управляет всем механизмом. Как ни старалась поспешить маленькая труженица, движения её с каждым разом становились всё медленнее.
«Наверно ей очень тяжело», – подумал Миша.
Он уже собирался как-то помочь гусенице, но тут его внимание привлёк толстый жук с большими усами. Он решительно полз к лифту, расталкивая всех вокруг. Некоторые и сами в страхе расступались. Один маленький жучок не удержался, повалился вниз, упал на дедушкину книжную полку и закружился на спинке, перебирая короткими лапками.
Миша перевернул его и снова подсадил к потолку.
Потом Миша взял спичечный коробок, аккуратно вынул из него все спички, встал на стул, и, дотянувшись до невысокого потолка, поместил в коробок грубияна-усача.
– Вот, что, мистер-задира, посиди-ка ты лучше тут! – сказал жуку Миша.
Потом Миша открыл окно и тихо позвал насекомых.
– Летите!
За окном горели ночные фонари и насекомые, сначала робко, а потом всё смелее полетели к свету, на волю.
Каждый из них, пролетая мимо Миши, задерживался на долю секунды и, махая крылышками, благодарил Мишу.
Гусеница-шелкопряд осталась. Оказалось, у неё был небольшой домик на потолке, в углу комнаты.
Миша закрыл окно и почувствовал, что он немного устал за этот день. Он выключил ночник, ещё раз взглянул на пустой потолок, и заснул.
Утром первым делом Миша побежал проведать жука.
Коробок был приоткрыт. Жука в нём не было.
Миша очень расстроился. Он собирался отнести жука в лес и выпустить его там. Ведь Мише совсем не хотелось иметь такого недоброго соседа. Миша обследовал все вокруг, посмотрел около лифта. При утреннем свете его кружок ничем особенным не выделялся. Наблюдавшая за поисками Миши гусеница-шелкопряд, висела на ниточке и раскачивалась из стороны в сторону. Казалось, она хочет сказать Мише что-то важное.
– Тебе нужно выползти? – спросил её Миша.
Миша открыл окно. Тут рой насекомых влетел к нему.
Это были его вчерашние друзья, Миша сразу узнал их. Они стали кружить по комнате, заглядывая во все уголки. И вдруг все они, словно сговорившись, собрались под маленьким детским столиком.
Жук прятался за одной из ножек. Увидев своих вчерашних знакомых, он попятился, зашевелил усами и даже злобно заскрежетал.
Не медля ни секунды, Миша снова поместил его в коробок, а сам коробок положил в надежный плотно закрывающийся пенал из-под карандашей.
– Теперь-то уж ты не выберешься! –
