что я его мучил всё это время тем, что он видел покойную жену во мне. Он говорил разъярённо: «Что она хочет?! Ты не знаешь?! За что мне такое наказание?! Весь ты – наказание. Ты не знаешь, почему ты ходишь так и держишь себя так, словно ты вовсе не дикий обитатель этого захолустья? Словно тебе поклонятся короли! Вот из-за этого я тебя никогда не переносил на дух! Скройся!»
Я впервые с ним согласился, что лучше бы мне куда-нибудь деться. Я поступил, как послушный сын: я уехал в другое место, в далёкий город. Он взял трубку лишь однажды и прокричал: «Я тебя выгнал! Зачем мне разговаривать с тем, кого я выгнал?!» Он вообще любил подменивать понятия. Когда я пару раз целенаправленно к нему приезжал за сотни километров, чтобы увидеться или попытаться исправить ситуацию, он не открывал дверь. Мы не имели возможности пересечься. Неделю назад я снова вернулся в Эниф. Но не застал его в живых, а Мартин молчал всё это время из-за благих намерений. В дом, где прошла часть моего отрочества, уже успели заселиться другие люди. Они сказали, чтобы я зашёл в больницу. Там-то одна медсестра и передала мне письмо со словами: «Это осталось от него. Сначала он не знал, нужно ли письмо отправлять, сомневался, страдал о чём-то. Потом он считал, что никто не достоин бросить его послание в почтовый ящик, не доверял никому, оскорблял и сильно ругался. Когда же он за день до смерти начал просить, то никто не пошёл ему навстречу». Так оно попало мне в руки. И вот я здесь. И знаешь? Я снова попался под прицел его взгляда – теперь же он смотрит с этих полотен. Я ослушался. Какой же я ужасный сын!
Одуванчики
В общество «ужасного сына» и Артура влился Вильгельм, который предложил:
– Господам что-то подать?
– Ты голоден? – спросил старик у Даниэля. Тот отрицательно покачал головой.
– У нас тут пир иного рода, – произнёс Артур и адресовал слуге пренебрежительный и несколько капризный жест рукой, чтоб Вильгельм оставил их. Через момент Даниэль робко отозвался из глубины тёмно-багровой, играющей огнями гостиной, когда Вильгельм был уже в дверях:
– А мне бы кофе. Как тогда. И побольше.
И скоро Вильгельм передал ему чашку. И Даниэль, по обыкновению своему, поблагодарил.
– Пустяки, господин Даниэль! – произнёс слуга и, уловив то же движение кисти Артура, поспешил удалиться. Старик отметил, что при словах «господин Даниэль» внука его точно слегка кольнули. Дани повёл уголком рта. Когда дверь захлопнулась, то он саркастично воскликнул:
– Ну, вот же! Вот же! Из крайности в крайность: то меня нарекают «малолетней соплёй», то клеймят «господином Даниэлем».
– Тебе нужно смириться с этим, – решил Артур.
– С соплёй-то малолетней?
– Нет! Ты так много не знаешь про свой род! Тебя вовсе не должно удивлять наше особое положение в обществе и в мире, где мы подобны ариям. В другой день
