ами; в тишине робко звякали кастрюли и сковородки, и тонко звенела в воздухе морозная нота – раскрытая форточка, проветривающая едкий привкус сгоревшей бумаги.
Дышится легко. Воздух – чистая зимняя вода. Стоп! Зимняя вода?! Забыли закрыть окно?! Да-а… Тяжелы и беспощадны новогодние алкопомрачения! Две двадцатки на календаре, конечно, криптографичны, уникальны, даже эпичны, но окно, открытое в зимнюю январскую бездну, в продуваемой всеми ветрами угловой верхней квартире хрущевской пятиэтажки, нежно говоря, перебор!
Открываю глаза.
Или не сон?
Мозг – странная конструкция, но еще «страньше» рассуждать о мозге. Рассуждает кто? Правильно.
В какие миры проваливаемся по ночам? Почему возвращение в реальность бывает мучительно?
А вечные утренние вопросы: Где я? Что со мной? Кто я?
На потолке, вокруг дешевой пластиковой люстры “под хрусталь” – красивая лепнина. То ли плющ, то ли виноград замысловатым гипсовым узором оплетает потолочный стакан.
Но… нет в моей квартире такой лепнины. Обычный ровный, если не считать стыков плит, потолок.
Невозможно!
Ага, понимаю, было такое. Смотрел в зеркало на стене. Расчесывал густые каштановые волосы и… Дошло! Голова последние десять лет похожа на яйцо пингвина. Гладкостью. Два раза в неделю брею наголо. Чтоб сверкала на солнце. А тут – волосы. Сплю? Конечно! Проверил любимым способом – попробовал взлететь. И получилось. Легко. Воспарил под потолок.
Пробую снова. Напрягаю мышцы, устремляюсь к небу.
Ничего. От слова “вообще”. Тело покоится под теплом ватного одеяла и даже на миллиметр не оторвалось от подушек и простыней.
Вариант – не дома. Забыл где. И не первое января, а, скажем, второе или третье. Мы у Аброськиных или Говорухиных. Переночевали и вот… Надо вспомнить вчерашний вечер.
В комнате у стены – радиола. Большой антиквариат на ножках с надписью “Ригонда”, с огромной шкалой цифрового диапазона длинных, средних и коротких волн. Две белые круглые ручки: одна – перебор частот, вторая – регулировка громкости. Сверху, под распахнутой крышкой, резиновое ложе – крутить грампластинки.
У бабушки на улице Советской была похожая. И окна. И у кровати металлическая спинка. Под матрасом, сто процентов, стальная сетка.
Комната замедляет вращение. Останавливается. Мир входит в отчетливые формы.
Мы на Советской. У бабушки. Отмечали Новый год. С родителями. Они спят в соседней комнате. А рядом спит родной брат. Средний. А ноги брата младшего. Он тоже спал с нами, но валетом – головой в сторону радиолы. И год встречали вчера 1982-й, а не 2020-й. Вот двадцатый, точно, приснился. Какой длинный, правдоподобный сон! И не спешит растаять, потерять очертания, пропасть. Запомнился. В миллионах подробностей, как в жизни! Глупости. Сон это сон, а явь это явь. Тут каникул осталось всего ничего, каких-нибудь десять дней и снова в серость школы. Тоска. Отставить хандру! Наслаждаемся Новым годом!
Глаз ворона
Медленно, чтобы не разбудить дрыхнущих Геру и Максима, выползаю из-под одеяла и свешиваю ноги к полу. Далеко. Не достать. Тихо, как ниндзя, спрыгиваю на цветастый коврик. Откуда странное слово “ниндзя”? “Вокруг света”? “Наука и жизнь”? Не важно.
В зале у печи тихонько суетится бабушка Таня. Пирог на столе румянится, парит картошечно-мясным ароматом. В глубине черной духовки булькает в чугунке что-то вроде супа или соуса.
Бабушка улыбается:
– Проснувся? Колы писять трэба, там у колидоре ведро. Як вси встануть, сядемо йисты.
– Хорошо!
Коридор встречает холодом. Обуваюсь. Непривычно в ботинках. Вроде мои, но чужие и смешные. За следующей дверью – веранда. Почти мороз. И резкий запах. Ах да… Ведро. Ночное спасение желающих “по маленькому”. Натягиваю куртку, шапку. Выхожу наружу.
Дедушка чистит снег большой фанерной лопатой. Дымится парок над мордой собаки в будке. Солнце сверкает миллионами блесток на снегу, завалившем двор. Черные ветки старой груши раскинулись вверху широким зонтом, разбив бесконечное небо на синие многоугольники.
– Доброго утречка! Выспався?
– Ага. Может, помочь?
Дед смотрит удивленно.
– Не. Не надо. Тут вже трохи осталось.
Пожимаю плечами и осторожно спускаюсь по каменным ступенькам. Обхожу веранду и по расчищенной дорожке растерянно бреду к огороду. Сарай? Уже и не помню, что он есть. И летняя кухня… Как можно столько забыть за ночь?
Заваленные снегом грядки, чернеющие сквозь белизну снега ветки винограда. Откуда виноградные ряды?
