В принципе, за многое – хотя он об этом даже не догадывается….
Пролог
Ваш бог ленив, гнев на любовь смирив.
Ваш бог ослеп, нищим давая хлеб.
Король и Шут
Как бы странно это не звучало, но все началось с жуков.
Скарабеи шевелили маленькими лапками нерасторопно, словно только проснувшись и осознав, что нужно опять идти на работу, преодолев при этом все девять кругов насекомого метрополитена. Жуки шуршали, издавали звуки, которые, при желании, можно было бы сложить в мелодию – некоторую современную музыку из чего только не делают. Они копошились в горячем песке, пробираясь сквозь бежевые крупинки, которые нежно чесали их хитиновый покров. И не то чтобы скарабеи чем-то интересовались – просто бегали туда-сюда, не придавая ничему вокруг, как это обычно и бывало, никакого значения.
Но это до поры, до времени.
Песок начал капризничать и меняться – сначала мир черных жучков затрясло, и миниатюрные крупинки задребезжали, словно были мукой, которую решили для воздушности просеять через сито. Потом – если смотреть не с уровня глазиков жуков, а сверху – пустынные барханы начали менять форму, переваливаясь с боку на бок в своем вечном и спокойном сне. А потом, потоки песка водопадами обвалились внутрь, закружились в бешеную воронку, пока не явили миру нечто.
Жуки, итак напуганные до безумия, теперь просто, ну, обалдели – нечто отбрасывало тень, загораживая палящее солнце, которое скарабеем вовсе не мешало, а, наоборот, всегда грело спинку и брюшко.
Насекомые застрекотали – еле-слышно – и поспешили к тому месту, где песок еще не до конца успокоился и, нервничая, вновь собирался в ровные барханы.
Насекомые, по природе своей, не смогли бы понять, что находится перед ними. Но, если, как говорят, «гены – штука страшная», то генетическая память насекомых – штука просто кошмарная.
Эта самая память дернула за определенные нейрончики в миниатюрных головках скарабеев, и жуки тут же, как один, затрещали усиками, в панике разбежавшись прочь.
Они знали.
Ну а что да людей – то, как обычно, успей появиться что-то необычное и неведанное, они обязательно потянутся туда, даже если на стенах этого нечто будет висеть огромная красная табличка с надписью «СМЕРТЕЛЬНО ОПАСНО». Такая деталь даже подольет масла в огонь.
И, конечно, нечто, отпечатанное в генетической памяти скарабеев страшным, оскалившимся, кишащим мрачными флуоресцентными тенями следом, не стало исключением.
***
Рука коснулась шероховатых, не просто потертых, а измученных временем камней – и смахнула очередной слой песчинок, которые миниатюрным водопадиком ссыпались вниз и разлетелись в небытие. Иероглифы, пытающиеся хоть как-то прятаться от внешнего мира, наконец-то стали видны человеку.
– Нет, это точно какое-то татуированное сооружение, – кинул человек. —Когда эти птички-синички на каждом камне – это ненормально.
Второй человек, копошившийся где-то рядышком в песке (забава без пользы и смысла) и прикрытый тенью своей панамки, остановился и поднял голову.
– Птички-синички. Птички-синички, да? Ты вот сейчас серьезно? И это я слышу от профессионального археолога, с настоящим дипломом, а не купленным в каком-нибудьтам переходе. Птички-синички, – мужчина в панамке осмотрел барханы пустыни так, словно перед ним раскинулся великолепный и насыщенный на детали пейзаж – но только собранный полностью из песка. Сомнительное зрелище.
Его коллега фыркнул и продолжил орудовать рукой да кисточкой.
– И вообще, – продолжил панамчатый, – тебе не кажется странным сам факт того, что в пустыне из песка появляется…гробница? Опять же, предположительно. Здания обычно уходят под землю, а не растут из нее, как поганки.
– Ну, я-то птичник-синичник, не мне об этом рассуждать.
– Ой, да ну тебя.
Оба вернулись к работе, подгоняемые знойным маревом, пекущим и плавящим не то чтобы мозги, а само сознание. Тут и до галлюцинаций недалеко.
Стоит появится новому историческому «памятнику», пусть даже на краю света – его тут же облюбуют все археологи мира. Но вот только проблема в том, что за эту новинку готовы биться насмерть – здесь закон такой же, как в психушке. Кто первый халат надел – тот сегодня и доктор. Точно также происходит и с «историческими штуками», тем более, когда онитакие же древние, как, скажем, черствый хлеб.
Ну а если они появляются из ниоткуда – так это вообще бомба замедленного действия. Взрывается она тогда, когда об открытии узнают журналисты – дальше случается сарафанное радио, обеспечивающее такую славу, которую
