сетей и руководит четырьмя подчиненными, из которых двоих зовут одним и тем же именем Берре?
– Это значит, что вы скоро переедете? – спрашивает бабушка.
– Разумеется, – отвечает мама.
В бабушкиных вопросах частенько сквозит некая странность – словно ей как-то грустно их задавать.
Мама просит нас доесть бургеры, а то они совсем остынут.
Пока мы продолжаем трапезу, бабушка рассказывает о своих приятных соседях. Я выпадаю из разговора и уже жду не дождусь, когда бабушка уйдет и я наконец смогу петь в туалете.
После еды я ненадолго зависаю в интернете, пытаясь найти что-нибудь о песнях, предназначенных лишь для моего собственного удовольствия. Читаю о том, что власти Филиппин штрафуют людей за недостаточно бодрое исполнение гимна, – ну, мне и это не помогло бы…
Приходится заняться какой-нибудь дурацкой игрой, чтобы только убить время.
Перед тем как уйти, бабушка обращается ко мне:
– Мама рассказала мне о вашем концерте. Я, пожалуй, приду, коль уж она сама допоздна задержится на работе.
– Отлично, – говорю я.
Бабушка всегда является на школьные мероприятия. И никогда не спрашивает, почему у мамы именно в эти дни полный аврал на службе.
– Вам что-нибудь нужно? – спрашивает она уже в дверях.
– Нет-нет, у нас все есть, – отвечает мама.
– Можно я дам Барту сотню на что-нибудь приятное?
– Не нужно, он только что получил карманные деньги на неделю.
– У тебя к туфле что-то прилипло, – я показываю на грязную бумажку на бабушкиной подошве.
– Ой, да, наверняка прицепилась где-то в подъезде… то есть на улице. Теперь их не моют. Видно, никого не волнует, как выглядит наш город.
– Да уж, в последнее время совсем плохо стало, – поддакивает мама.
После бабушкиного ухода мама валится на диван, и тот издает угрожающий скрип.
– Боже мой, как эта дамочка умеет достать!.. – вздыхает мама.
– А по-моему, она отличная.
– Я скоро дам тебе карманных денег, Барт. Но пособие придет только после двадцатого.
– Мне сейчас деньги ни на что не нужны.
Я запираюсь в туалете. Звуки выпеваются легко и свободно, я чувствую, как они поднимаются откуда-то из глубины легких и живота. Я кажусь себе слившимися в одно целое сиамскими близнецами: один ранит слух, а другой поет, как райская птица. По-видимому, эти двое между собой никогда не договорятся.
Когда я выхожу, мама ласково гладит меня по спине.
– Не переживай, – говорит она, – петь только для себя тоже неплохо.
– Угу.
– Очень здорово слушать… через дверь.
– Мне надо на тренировку.
– Задай им жару!
Вес мухи – именно
