и быть похожей на чью – то Меган, с нелепым желанием – быть
курить, носить дешёвые галстуки, чистить серьги раствором соды, думать что жизнь не лжет. мне пропустить бы несколько сложных серий, не наносить ожог
мне быть бы дальше сереньким эгоистом, убойным ветром, отважной ничьей женой
отмыть себя до скрипа, отмыть до свиста,
до гребаного металла и стать живой. внутри меня так густо растет нарцисс что боюсь теперь я просто сторожевой.
а время близко, его как бурьян ладонью, или щетину обветренными губами – попробуй мол теперь подойди и тронь его,
возьми теперь залезь на него с ногами. и нужно было раньше к нему с любовью то.
с каким – нибудь ноу-хау, как у Мураками
мы выросли влюблёнными дураками
мой каменный век теперь не закрасить краской. смотри сколько хочешь, и делай теперь что хочешь. мне столько раз снилось как мы с тобой расставались, что я расстояние могу объяснить на ощупь
такое холодное, как шелк, из тончайших ниток. ну вроде бы ткань, а вроде бы и магнит как
кусочек металла, от Киева до Варшавы
и я его удержала
ну, знаешь, инстинкт. ну что – то из книжек Кинга. сначала война, потом понимаешь – книга. сплетение букв, и нет никаких кинжалов. такое вот послевкусие от пожара. а ты говоришь мы взрослые мол, большие мы.
я только прошу, пожалуйста, не смеши меня
***
***
"только будь, пожалуйста, послабее" – вот же черт. вот почему мне ни в чем не прет; вот почему я так шустро иду ко дну
– Чем ты занимаешься по жизни?
– баранки гну.
"Только будь, пожалуйста, послабее"
а это как? все равно что забиться в угол в сезон атак. полюбить того кто не скажет того же мне
– что ты отвечаешь им?
Ни бэ ни мэ.
"Только будь, пожалуйста, послабее" да не вопрос. у меня привычка, знаешь, просто совать свой нос; ибо кто если не я узнает как у меня дела?
– что ты делаешь в субботу?
– горю до тла.
Я могу вообще забыть про тревогу, смуту.
Я могу даже шедеврально помыть посуду.
И смеяться, как клоун на цирковой арене
Только будь, пожалуйста, посильнее .
***
***
и если им действительно будет мало – стихов, слонов бумажных, снежинок кротких, ведь слов так мало – лучше бы одеяло, и что – то с карамелью в микроволновку. и кошек, лучше серых, и лучше рыжих, которые мокрым носом лезут в ключицы, и тысячи невыносимых книжек, в которых никого счастливого не случится. а я ведь знаю – стихов моих будет мало, хотелось бы фаталити и на Кубу. все потому что их это все достало. а где – то город – в котором другое утро. и я сижу с коротеньким алфавитом, горячей кружкой, леплю своих динозавров. а им хотелось куда то отсюда двинуть, а им хотелось моря и ресторанов. ну в общем то слова им глинтвейн не сварят, и в общем то не вывезут их на Кубу. а я ничего, совсем ничего не знаю, о том как проходит где – то другое утро. и я могу притвориться седым Назаром, и я могу назвать себя Маргаритой. но папа приказал меня Роксоланой, зеленоглазой девочкой с грозным видом
и значит я не стану худым Франциско, не стану русой Кирой, и гордой Люси. и никогда не выучусь на английском, не зазубрю хоть что – нибудь на француском.
не буду гитаристом, или хирургом, и муз.тв мне тоже уже не светит. но я пишу, пишу про другое утро, про самое прекрасное на рассвете.
выходит город, похожий на одуванчик, вот он растет и сразу же улетает. и на песке сидит синеглазый мальчик,
он никогда, по сути, не вырастает.
выходит улица, похожая на свободу
какой – нибудь умеренный теплый ветер
асфальт – как лужа, все превращает в воду, причем нелепо (это Назар заметил). выходит небо, похожее на полтинник, сейчас ты за него ничего не купишь. оно лежит в кармане у Маргариты, запревшее, и скомканное, как рюши. а Маргарите хотелось поближе к морю, и перестать
