щегольством черноволосый парень помог выбраться из машины сидевшей сзади девушке в длинной юбке, модной кофточке и платке-хиджабе. Наклонившись к открытому окну, он что-то сказал водителю, рассмеялся над ответной шуткой, дружески помахал рукой, и «шестерка» укатила в сторону больницы, бренча отставшими железками и волоча за собой длинный шлейф белесой пыли. У ближайшего перекрестка она притормозила и прижалась к обочине, чтобы разминуться с выехавшим из-за поворота большим темно-синим джипом. Правый стоп-сигнал у нее не горел; потом погас и левый, и водитель, не включая указатель поворота, свернул направо, в узкий, круто карабкающийся в гору проулок.
Парень и девушка посторонились, пропуская ехавший им навстречу, прочь из селения, джип. Машина была не местная; с недавних пор ставший в Балахани привычным зрелищем иностранный регистрационный знак был осенен кольцом из маленьких желтых звездочек – гербом Евросоюза – и украшен буквой «F», намекавшей на то, что данное транспортное средство прикатило в это глухое даже по меркам Северного Дагестана место с родины Мольера, Дюма и Николя Саркози.
– Журналисты, – проводив машину хмурым взглядом исподлобья, неприязненно, почти с ненавистью, произнес молодой человек. – Опять приезжали спросить у старого Расула Магомедова, что он почувствовал, когда увидел на фотографии в интернете голову Марьям. Я бы им за этот вопрос сам, лично, головы поотрывал, клянусь!
– Они не виноваты, это их работа, – без особенной уверенности возразила девушка.
Ей было лет семнадцать; она еще не вышла замуж и потому ездила в город за покупками в сопровождении брата или еще кого-нибудь из родственников. При ней был новенький полиэтиленовый пакет с купленными в Махачкале обновками и косметикой.
– Вороны тоже не виноваты, что слетаются на падаль, – непримиримо сказал молодой человек. – Их работа – выклевывать мертвецам глаза, а работа журналистов – лгать и вываливать в грязи честное имя людей, которым они в подметки не годятся. Чего они только ни наболтали про Марьям! И что она была вдовой этого Вагабова, и что дружила со второй смертницей, Джанет, и что в дом ее отца каждый день приходят люди из леса – поздравить, что дочь стала шахидкой, и что Анвар, родной брат, сам привез ее к месту взрыва… Кем надо быть, чтобы говорить о человеке такое?!
Девушка промолчала. Брат говорил это не впервые; сказать по правде, с тех пор, как стало известно о смерти Марьям Шариповой, он никак не мог успокоиться, и его гневные филиппики в адрес журналистов, военных и следователей, которые не оставляли в покое ее семью, звучали ежедневно, а бывало, что и по несколько раз на дню.
Брата было легко понять. Мамед Джабраилов работал хирургом в единственной больнице Балахани и был неравнодушен к двадцатисемилетней учительнице из местной школы. Его не останавливал ни ее возраст, ни то, что Марьям уже успела побывать замужем. Он всерьез подумывал о женитьбе, и родители одобряли выбор сына. Семья Расула Магомедова пользовалась в Балахани
