го плавания.
Из этой моей детской мечты, однако, никоим образом не следует, что я претендую представляться автором нижеследующего произведения. Нет, я всего лишь выполняю волю его автора, Игоря Сергеевича, заключившего со мною, в преддверии своей смерти от неизлечимой болезни, договор о передаче мне исключительного права на свое произведение, которым он обязывал меня обнародовать его под моим именем.
С Игорем Сергеевичем, оказавшимся моим коллегой по профессии, я познакомился, примерно, в 2006 году, когда мы совместно защищали парк «Царицыно» от того насилия над природой и культурой, которое осуществлял в нем Лужков.
Лет двенадцать спустя, мы случайно встретились рядом с его бывшим рабочим местом – у Дворца пионеров, что на Ленинских горах (впрочем, и Дворец, и горы давно уже назывались иначе). Игорь Сергеевич только что вернулся из Израиля, куда репатриировался годом ранее в тщетной надежде излечиться от обнаружившейся у него злокачественной опухоли. Это были последние месяцы его жизни, он знал об этом, и тогда-то и был заключен между нами этот договор.
Единственное, в чем я позволил себе небольшую, как я считаю, вольность – это внести в переданный мне текст некоторые изменения и даже добавить в него свои собственные, подходящие, как я решил, к данному случаю, стихи. Из этого обстоятельства – как, впрочем, и из самого факта моего участия в данном договоре, читатель волен делать любые выводы, в том числе и о моем отношении к тому, что он найдет в этой небольшой повести.
Моя жизнь (начало)
«Этому дому сто лет». Так много раз я слышал от своей бабушки, у которой жил в этом доме. Потом я узнал, что этому дому действительно исполнилось сто лет в тот год, когда я его покинул, переехав с матерью на окраину. Мне было тогда двенадцать.
А через полвека я впервые привел к нему свою подружку, свое дитя и любовь – показать, где я родился и жил. И потом мы не раз вместе с ней к нему приходили, пока в свои семнадцать она меня не покинула.
В этом доме я часто бываю во сне. Иногда я застаю там ту же коммуналку, где перемешаны уже умершие с так и не родившимися.
Вчера я встретил там девочку, которую, наверное, знал еще совсем маленькой. «Мне уже четырнадцать» – гордо сказала она. «Надо же, совсем как моей подружке» – начал я было, а она вдруг спросила: «Той самой?» «Ах, ну, да, ты же нас видела!» – вдруг вспомнил я…
А потом мы с ней гуляли по дому, и я видел многих, и они меня узнавали.
И я понял, что скоро эта девочка станет моей. И мы будем с ней встречаться, хотя бы и во сне.
И я позабуду, наконец, ту, которая три года была моей жизнью.
Моя жизнь (продолжение 1)
Дом, в котором я родился, вырастал, а потом, возвратившись после смерти бабушки, взрослел – это один из параллельных миров моих сновидений. Но есть и другие.
Есть, например, мир моей первой работы, где я пробыл каких-то девять месяцев. А вот поди ж! Я прихожу туда во сне как будто спустя много лет и пытаюсь, пытаюсь кого-то найти, вспомнить былое… А что там было такого? Станки да простые работяги. Табельный режим учета рабочего времени. Но почему-то я мечтал много лет, чтобы снова оказаться там, за проходной. Почему-то приезжал иногда, спустя много лет, к концу рабочего дня, чтобы увидеть среди выходящих какое-нибудь знакомое лицо… Впрочем, даже когда я увидел таки своего мастера, совсем уже старого и сгорбленного, я не подошел. Он меня и не узнал бы, наверное. Что я ему – один из великого множества прошедших мимо за целую жизнь.
Только к одному человеку я подошел бы, если бы увидел – к своему «наставнику». Но его там уже не было…
А еще у меня есть миры, которые приходят не во сне, а как бы наяву. Люди называют это – «нахлынули воспоминания». Миры эти образуются из хранимого памятью как бы отдельными потоками в общем течении прожитого.
У кого-то это потоки, образованные какой-то особой любовью.
(А бывает ли другая? Не знаю.)
Моя жизнь (продолжение 2)
А еще можно сказать, что любовь – это параллельный мир с самого первого с ним соприкосновения.
Не всегда можно четко сказать, когда это случается. У меня, наверное, так произошло в четвертом классе; я хорошо помню ту девочку по имени Люба и как я плакал от своей к ней любви, которую никак не мог выразить. Впрочем, нет, как-то все же смог: взял нагретый утюг и прижег себе отметку на тыльной стороне ладони, между большим и указательным пальцем. И сейчас там можно разглядеть маленький рубец.
А потом была потрясающая тайная любовь к однокласснице Тане. Эта любовь обрушилась на меня внезапно, когда, возвращаясь из кино после просмотра фильма «Виринея», я оказался с ней в одном автобусе. Мы только-только стали учиться в одном классе после окончания восьмилетки…
Эта
