через две ступеньки, и вот уже оказываюсь на крыше. Смотрю вдаль, где мы обычно сидели с Аней, но нахожу её место пустым. Всё равно иду к краю крыши, чтобы проверить – мало ли зрение решило меня подвести. Но нет. Я разочарованно вздыхаю, выпуская облачко пара, которое растворяется так же быстро, как и моё хорошее настроение.
Домой плетусь совсем обессиленный, только сейчас прочувствовав на себе всю усталость от сегодняшнего дня. Стоит только переступить порог, как на меня сразу набрасывается мама:
– Да неужели! Ты почему на звонки не отвечаешь?
– Телефон сел.
– Телефон сел? А предупредить нельзя было? С завтрашнего дня будешь мне отчитываться, куда и с кем ты пошёл, и давать мне их номера телефонов, понял?
– Конечно, – с ядовитым сарказмом отвечаю я.
– Я надеюсь, ты завтра уже никуда не пойдёшь?
Надеешься, мама? Ты надеешься, что я ни с кем не пойду гулять? Ты надеешься, что у меня нет друзей? Твоя надежда меня убивает, мама.
Я не говорю этого вслух. Захожу к себе, скидываю насквозь провонявшую потом одежду и иду в душ. Вода прохладной струйкой стекает по моей голове, остужая эмоции. Я стою в прострации около часа, и лишь последние десять минут трачу на то, чтобы помыться.
Зайдя к себе в комнату, я скидываю вещи прямо на пол и ложусь на кровать. На тумбочке, рядом со мной, лежит открытка, которую я так и не подарил Ане. На внутренней стороне написано моё послание: «Если станет одиноко – позови. Будем одиноки вместе».
Богородицк
31 мая, вечер
По привычке просыпаюсь около семи утра и продолжаю лежать, шарясь в соцсетях. Инстаграм пестрит фотками и видосами с празднования окончания учебного года: кто-то всю ночь тусил в клубах, кто-то отмечал на природе с шашлыками, а кто-то устроил домашнюю вписку. Хотел бы я провести хотя бы один день так же, как эти люди проводят всю свою жизнь.
Впрочем, и я вчерашний день провёл хорошо. По-своему. Всё-таки, встретиться с кем-то и сходить в кино – для меня большое достижение. Правда, выложить мне нечего, да и вряд ли этим можно перед кем-то похвастаться.
Окончательно впав в уныние, я лежу так до одиннадцати часов, пока ко мне в комнату не заходит мама и не швыряет мне в спину апельсин. Когда я резко оборачиваюсь, она удивлённо вскидывает брови и расширяет глаза, будто её застали на месте преступления.
– Ой, а я думала, ты ещё спишь, – говорит она. – Чего есть не идёшь?
– Ща приду, – в горле сушит так, что мой голос жутко хрипит.
Она уходит, прихлопнув дверь, а у меня в голове гудит, как после похмелья. Нужно вставать, но сил нет. Подбираю с одеяла апельсин, но, когда начинаю его чистить, он брызжет мне в лицо и капает на постель, и я на него забиваю.
Минут через пять всё-таки предпринимаю первые попытки подняться, но без успеха. Свисаю ноги на пол, и с упавшей на грудь головой продолжаю сидеть дальше. Наконец нахожу силы одеться и сходить на кухню.
Полдня я практически ничего не
