терпение страждущих и верующих своими посягательствами на святые могилы предков.
– Этого я вам обещать не могу! – решительно заявил министр, – ожившие мертвецы, похищающие детей, требуют нашего непосредственного вмешательства, Ваша преосвященство.
– Дайте, по крайней мере, нам перезахоронить их, – неохотно уступил рав Ильяу, – иначе ваши действия оскорбят религиозные чувства ортодоксов, и гнев их будет непредсказуем…
– Было бы что хоронить, так дали бы – усмехнулся комиссар, – а то ведь – ищи ветра в поле.
ГЛАВА 20
Как-то раз на свой страх и риск Цион попытался применить на практике нехитрую систему маэстро и попал впросак. Это случилось после очередного его посещения салона Тети Доры – старой холонской проститутки, которая знала о его мужских проблемах и помогала ему альтернативными средствами, как то – массаж, мастурбация и акупунктура в китайском варианте. Продержавшись с минуту в постели с ветераном продажной любви, он набрался храбрости и со словами «Я хочу вас, мадам!» – подступил на улице к приглянувшейся ему рыжеволосой особе, но, получив оглушительную затрещину, долго объяснял потом в полиции мотивы своего глупого поступка.
– Ученый вроде человек, – дивился пожилой следователь грузинский еврей, – а ведешь себя так нецензурно.
– Это случайно вышло, – оправдывался красный от стыда Цион.
– Ничего случайного в мире не бывает, кацо, – сказал философски настроенный следователь и, прочитав неудавшемуся ловеласу лекцию о причинно-следственной связи, отправил его на обследование в холонскую психиатрическую клинику. Отделавшись приличным штрафом за нанесение морального ущерба девушке, озадаченный Цион нашел, что боксерская метода маэстро страдает незавершенностью в отличие от системы Станиславского и дамы спускают ему откровенный цинизм потому, что им импонирует его грубость, которую они принимают за мужскую харизму – единственное, пожалуй, чем маркиз был наделен с избытком. Воистину, прав был Гильом де Кабесталь, сказавший – «Он домогался напрямик, как неотесанный мужик»
* * *
Заявив о своих ближайших намерениях по отношению к герцогине де Блюм, Василий счел, что настало время решительных действий:
– Мадам, сказал он, ваши бедра… – далее прозвучало нечто фривольное и непередаваемое с точки зрения изящной словесности. Пощечины, однако, не последовало, напротив, герцогиня сияла от удовольствия, а воодушевленный маэстро продолжал развивать дерзкую атаку уже в более лирическом ключе:
– Я преклоняюсь перед вами, мадам! – соловьем заливался он, – вы само обаяние! Я восхищен вами, я очарован. Позвольте целовать ножку
Он потянулся к чудной стопе сорок третьего размера, но был вовремя остановлен дамой.
– Встаньте, маркиз, – смущенно молвила герцогиня, – вы доблестный воин, я восхищаюсь вашим мужеством и благородством!
– Божественная, –
