ыбрала меня и еще одну девочку и попросила нашего мастера отпустить обеих в столицу на пробы.
Уже в дороге мы с Надей, так звали мою однокурсницу, обнаружили, что поезд не скоростной, поэтому приезжаем в Москву не утром, как сообщили, а поздно вечером. И кто нас, никому не известных девчонок, стал бы ждать на вокзале весь день? Подумали: погуляем по городу, купим обратные билеты и вернемся домой. Но когда вышли из вагона, нас окликнул молодой человек: «Ира, Надя? Весь день поезда из Саратова встречаю…»
Следующим утром отправились на киностудию. Показали меня Ростоцкому, он посмотрел: «Зачем она нам? На все роли девчонки уже есть». Расстроилась ужасно. «Ну ладно, – сжалился Станислав Иосифович, – давайте попробуем ее на Соню Гурвич». Надели на меня гимнастерку, начали гримировать. И я настолько заинтересовалась фабрикой кинодела – костюмерные, гримерные, съемочные павильоны, которые видела впервые, – что отвлеклась от мыслей о пробах и совершенно не волновалась. Мы с одним достаточно известным актером, пробовавшимся на роль старшины Васкова, отрепетировали сцену. И когда Ростоцкий скомандовал: «Начинаем снимать!» – стали бойко ее разыгрывать. Мой партнер мечтал попасть в картину и потому ужасно нервничал, чем, наверное, можно объяснить то, что произошло дальше. Неожиданно за очередной моей репликой последовало молчание. Психологическую паузу, думаю, выдерживает. Жду – тишина. Медленно поворачиваюсь к напарнику и вижу его безумные глаза. Сидит красный как рак, пот ручьями льется. Понимаю, что от переживания забыл текст. Не знаю, как это произошло, но я стала импровизировать – говорить и за себя, и за него. Закончила «диалог», слышу – камера еще работает. «Ну все», – сообщаю Ростоцкому. И тут грянул хохот. Станислав Иосифович, улыбаясь, дал отмашку: «Стоп, мотор!» Нам с Надей, которую тоже пробовали на роль Сони, сказали, что позвонят насчет результатов, и мы отбыли в Саратов.
Уже сдавали дипломные спектакли, а из Москвы – никаких вестей. Однажды подхожу к училищу, навстречу – директор. Хватает за руку, тащит меня, ничего не понимающую, в аудиторию и выдает:
– Знаешь, что тебя утвердили в картину?
– Месяца полтора назад.
Оказывается, со студии звонили в учебную часть, и не единожды, но каждый раз попадали на завуча, которая меня, уж не знаю почему, сильно недолюбливала. Она отвечала, что все Долгановой передала и не понимает, почему та с ними не связывается. Как я потом узнала, уже надо было снимать сцену, где Соня со своим возлюбленным катается в парке на коньках, – зима заканчивалась, могли не успеть.
Представляете: девочку-студентку из провинции утвердили на одну из главных ролей в фильме, ждут на киностудии, а от нее ни слуху ни духу? В конце концов от Ростоцкого связались напрямую с нашим директором, тут-то и выяснилось, что никто в училище, кроме завуча, не был в курсе, что Долганова получила роль. Позднее, когда ближе познакомилась со Станиславом Иосифовичем, заметила: он всегда упорно шел через преграды. Вот и в случае с моим приездом на съемки просто не мог не добиться своего. Ну что для него могло значить мелкое столкновение с человеческой непорядочностью? Мне, конечно, потрепали нервы, но в итоге убедилась: все важное, что должно произойти в твоей жизни, произойдет.
Наступили рабочие дни. Ростоцкий стремился погрузить нас в атмосферу времени, которое предстояло воссоздать на экране, показывал документальные фильмы о войне, приглашал фронтовиков с воспоминаниями. А я пока снималась на катке с Игорем Костолевским. Снега оставалось мало, его по всему парку собирали, заливали на ночь водой. Но днем, когда припекало солнце, все начинало таять. Первый рабочий день вышел смешным. Станислав Иосифович спросил нас с Игорем: «На коньках-то можете стоять?» Костолевский уверенно ответил «да», я призналась, что каталась один раз – вот и весь мой опыт. Теперь же, перед камерой, выяснилось, что держусь на льду лучше Игоря: он, видимо, побоялся открыть правду, что не очень умеет. Эпизод получился забавным.
– Костолевский, впоследствии покоривший сердца советских зрительниц, вам приглянулся?
– Ой, нет! Даже не задумывалась об этом, настолько погрузилась в работу. Игорь, совсем молодой, студент еще, играл в картине свою первую серьезную роль и выходил на площадку недолго: основные съемки предстояли в Карелии, для Костолевского же работа в картине быстро завершилась. И вдруг он говорит: «Попросить бы Станислава Иосифовича, чтобы меня взял… Я готов камеру за оператором таскать». Хотел, чтобы я замолвила словечко перед Ростоцким, но как я могла? К тому же группа была уже сформирована.
…Когда сегодня смотрю фильмы о войне и вижу там чистеньких актрис в выглаженных гимнастерках и с макияжем, сразу понимаю, что это неправда. Помню, художник подобрал нам форму, мы ее надели, и Ростоцкий увидел, что знаки отличия – не те. Случались и еще накладки с одеждой, в итоге Станислав Иосифович, не выдержав, назначил другого художника, прошедшего войну. У Ростоцкого съемочная группа состояла почти целиком из людей воевавших. Сам он на фронте был ранен, с поля боя его вынесла девушка-санитарка,
