олит выйти к нам. Это был единственный волнующий момент каждого дня. Видеть какие – то эмоции на этих грязных, безразличных лицах. На некоторых, изредка, даже подобие радости.
Время от времени нам в лагерь присылали «гуманитарную помощь»: книги, ткань, одежду, лекарства. И тогда, я с радостью, забивалась в какой – нибудь угол, чтобы почитать интересную историю про любовь. Всегда обожала любовные романы, в основном классику. Жаль, что читала я очень быстро, если книга интересная, я не отрывалась, пока не закончу. Ну а когда читать было, собственно, нечего, мне доставляло радость навещать свою подругу Ким и ее дочку Мари. Они недавно появились у нас и вели очень уединенный образ жизни. Общались они только со мной.
Может потому, что в самый первый день я заступилась за них перед Гарри. У нас не любили новеньких, к ним относились враждебно и подозрительно. Нас и так было уже слишком много, постепенно небольшое поселение превращалась в лабиринт, состоящий из мусорных баков и бункеров, закопанных в землю, в которых ютились похожие скорее на животных, люди.
Наше поселение или резервация, находился на возвышенности. Со всех сторон его окружали горы и густой сосновый лес. Нас никто не держал здесь, мы были свободны в своих передвижениях. Только идти было некуда. В лютый холод, утопая в снегу по колено, а то и по пояс далеко не уйдешь. Да и куда идти, мы никому не были нужны. Общество отказалось от нас, они просто вычеркнули нас из своей жизни: «ради безопасности человечества».
Некоторые из нас, которых смело можно было называть безумцами, пытались покинуть это забытое Богом и людьми место, но те, которым удалось вернуться, рассказывали всякие страсти о здешних лесах. Мне не хотелось верить в эти глупости, но вход в свое жилище я закрывала на замок всегда. А потом, у нас стали пропадать люди, но мы настолько привыкли безразлично относиться друг к другу, что никто на это не обращал внимания. Нам некого было жалеть, все мы здесь просто доживали свои дни.
Я помню, как в свой первый день Ким стояла возле самого обустроенного бункера, в котором жил наш надзиратель. Обычно новеньких запускали группами, но ее впустили одну. Она стояла в бордовом комбинезоне, держа в одной руке чемодан, другой, сжимая руку маленькой хорошенькой девочки, одетой в белый комб.
Ким повернулась к нашей толпе, ожидавшей, как всегда, в это время почту и посмотрела на нас с такой невыразимой тоской, что у меня защемило сердце. Правда Гарри почему-то решил, что она посмотрела с презрением. И тут же ринулся к ней навстречу, чтобы показать, кто в доме хозяин.
– Эй ты, женщина, ты пришла в чужое место и нечего тут дамочку изображать. В чужом доме надо быть вежливой, а то можно и не проснуться с утра или девчонку свою потерять и не найти, – при этих словах женщина вся задрожала и, опустив глаза, сильнее сжала руку девочки. И хотя я знала, что Гарри ничего такого никогда не сделает – это он больше для порядка пригрозил, мол, знай свое место, и относись с почтением к тем, кто попал сюда до тебя. Мы, конечно, утратили в себе много человеческих чувств, но извергами не были. Горе объединяет всех, даже таких не похожих друг на друга людей.
– Ну-ка, полегче с моими друзьями, – встряла я. Гарри аж скривился, когда понял, что это я к нему обращаюсь. Не то, чтобы он меня боялся, скорее, уважал, знал, что я буду стоять до последнего. И хотя он был сильнее меня и к тому же не один, но у меня было преимущество в том, что я имела неосторожность когда-то с ним провести несколько ночей, скорее всего именно этот факт подарил мне некую неприкосновенность.
После того, как я решила положить конец этой связи, он предпочитал не замечать моего присутствия, да и я обычно не лезла в его дела. Но сейчас, что-то похожее на жалость шевельнулось в моей душе. Я смотрела в эти умные не по годам глаза маленькой девочки и вспоминала глаза моего сына. Только этим воспоминанием я и жила все эти годы.
– Ладно, живи, дамочка, – Гарри нехотя пошел прочь, за ним начали расходиться все остальные. А она так и стояла опустив глаза. Когда мы остались втроем, я подошла к ней и просто сказала: «Пойдем». Она покорно последовала за мной, ничего не говоря. Я повела ее к свободному бараку, где еще недавно жил Фил, ему было за пятьдесят, он был геем, поэтому наши отношения не выходили за рамки платонических. Он умер в последнюю осень. И с тех пор меня окончательно накрыло чувство безысходности.
Я не без труда, с помощью маленького ломика, открыла заледеневший люк и мы спустились в «хижину Фила». Все наши постройки были вкопаны в землю. Большая часть года была невыносимо холодной и поскольку все мы испытывали недостаток в теплоэнергии, приходилось прятаться под землей от этой вечной мерзлоты и бесконечных снежных заносов и метелей. Спасибо доброму человеку, который изобрел искусственный уголь. Это был серый порошок, скорее похожий на пепел, его фасовали в небольшие мешочки чем-то напоминающие бурдюки. Как только вынималась втулка, мешочек начинал работать, как грелка, с той лишь разницей, что обогреть один небольшой мешочек мог помещение площадью десять – пятнадцать квадратов.
– Спасибо, –
