от меня уходи!
В водном мире живым не согреться.
Донный камень в твоей груди,
сетью ряски обвито сердце».
И бредёт человек домой
успокоенный, водянистый.
И прохладной речной волной
в бочке черепа плещут мысли.
Открывает на кухне кран,
открывает и в ванной тоже.
И течёт изнутри океан.
Из груди по песчаной коже.
* * *
Шепчи меня.
Шепчи. Шепчи. Шепчи.
Так говорит река, и мне приятно
шептать её. Тянуть её лучи
и, преломляя, возвращать обратно.
Я человек воды, и мне легко
уплыть-приплыть, стекаться-растекаться,
цедить из глаз на берег молоко,
у пирса в шутку с лодками толкаться.
Когда проснусь я рыбой золотой,
не буду знать ни радости, ни грусти.
Я стану сам стремительной водой,
движением от ручейка до устья.
Я буду путать лески рыбаков,
играть в пинг-понг цветными поплавками,
тревожить плавниками сон богов,
сверкать на солнце жёлтыми боками.
Я научусь невидимо всплывать
в любой реке от севера до юга.
Как за меня обрадуется мать,
реликтовая мудрая белуга.
Не страшно опуститься и на дно,
не страшно быть зажатым берегами.
Все рыбы в мире сходятся в одном, -
куда приплыть мы выбираем сами.
И страх один у рыб, посмертно стать
куском в ухе́, на противне котлетой.
И есть одна у рыбы благодать, -
осесть в реке, что называют Лета,
без памяти, без боли, без следа.
…В ладонях долго не удержишь реку.
Течёт вода.
И это навсегда
дарует жизнь речному человеку.
* * *
Широко молоком растеклась Идель
по овсяным лугам и левадам,
наводнила терпеньем сердца людей,
посулила покой и отраду.
Утонувшего в дрёме, меня река
вдохновенным простором манила.
Я услышал, как в ней говорят века,
как волнуется прадедов сила.
Я услышал, как память воды влечёт,
ведовство погруженьем проверив,
как в тебе мировая река течёт
половодьями тюркских поверий.
Вот мои рукава, вот твои рукава.
Если хочешь, мы в шутку поспорим:
чьи длиннее.
Зачем? В этом ты права:
реки равными встретятся в море.
Я и ты.
Идель, аки Ак-Идель, –
сопричастие рек в новом русле.
При стремлении к целому, наш удел, –
протекать от истока до устья.
* * *
От орехового спаса
хлебом проводил Отец
куполами Арзамаса
в Бор, Ветлугу, Городец.
Мчит стрелой «Борис Корнилов»
в сонме волжских голосов.
Заманила, заманила
синь семёновских лесов,
где хранит о предках тайну
заповедный Светлояр,
граде Китеже… Где станет
тихой бухтой Красный Яр.
И привидится: беляна
об
