Татьяна, ты меня удивляешь, у тебя же по закону божьему пятерка была.
– Папа, страшно. Ребенок без матери. Я с ним до сих пор и не расставалась ни на минуту. Я изведусь, пока крещение не кончится.
– Не изводись, молись, радуйся. Твой сын к Богу идет. Спаситель его своею смертью выкупил. Я тебе еще не рассказывал: когда в четвертом году японцы нас огнем накрыли, всех моих сослуживцев на месте убило, остались только мы с Павлом. Я цел, Павла разыскал, а у него обеих рук нет, так что даже тащить его на спине не получается. Он меня спрашивает: «Василий, у Вас дети есть?» Я ему отвечаю, что есть две дочери. «А у меня нет, – говорит он, – значит, я за Вас умираю, а Вы жить должны. И если мы с Вами верующие люди, ничего с Вами не случится. Обнимите, меня, пожалуйста». И ничего со мной за три войны не случилось. Так каждому из нас, пока он свой долг на земле не исполнит, Господь жизнь дает.
Этот рассказ в том или ином виде Таня слышала раз пять. Она даже в подробностях расспросила мать об этом событии, у отца она спрашивать почему-то стеснялась. Но каждый раз отец добавлял к нему что-то, что было удивительно к месту.
Татьяна молча отдала Толю отцу и, сев на скамейку, стала ждать. Молиться она даже не пыталась. Ее напряженная поза выдавала отношение к происходящему внутри храма: она прислушивалась, не слишком ли долго молчит Толя или не слишком ли громко и призывно он кричит. Но он лишь изредка подавал голос, и только материнское ухо было способно различить этот звук среди других. Постепенно Таня успокоилась и унеслась мыслями в прекрасное будущее, в котором Толя станет нужным и уважаемым человеком, и в котором он будет благодарить родителей (мать прежде всего) не только за заботу и пропитание, но и за их участие в построении нового общества, такого справедливого и совершенного, что ни в сказке сказать, ни пером описать.
А в это время ее отец уносился мыслями в прошлое к своему сослуживцу Павлу Клюеву. Каждый раз, когда он вспоминал о нем вслух, он долго просил у Бога упокоить его, а у самого Павла просил прощения, за то, что не сумел грамотно перетянуть ему разорванные артерии. С Павлом они учились вместе в училище. Во время учебы они мало общались друг с другом, и только война с Японией свела их достаточно близко – в один полк. У военных вообще принято проявлять удаль, будь то любовные победы или лихачество, и проявлять их именно для того, чтобы показать товарищам. Василию было ближе лихачество. Правда возможности проявить его у артиллериста мало – не то, что у воздухоплавателей или кавалерии. Василий компенсировал это тем, что добровольно участвовал в испытаниях новых образцов орудий и взрывчатых смесей. А Павел еще с училища обратил на себя внимание как одержимый тягой к женскому полу. Иногда это вызывало зависть, иногда выглядело безобразно. Начальство его недолюбливало и опасалось из-за этой его страсти и способности. Он был женат, но это было, скорее, печальное недоразумение. Общих тем для разговоров у однокашников помимо службы не было. Василий с брезгливостью относился к образу жизни Павла и подозревал, что Павел посмеивается над ним.
Конец ознакомительного фрагмента.
