считаться родней с однофамильцами, они подхватывали свои уличные фамилии – Татариновы, Федотовы и так и записывались в паспорта. Но дед Ивана Наум Казаматов твердо держался своего родового имени, и своей своеобразной веры, наполовину раскольничей. Он откуда-то взял, что его предок, первый Казаматов ушел от преследований истинного православия к басурманам, у них получил прозвище Казамат, гулял по Волге вместе с Разиным, а после того, как татары потребовали от него отказаться от Исуса, бежал от них и вернулся к родителям. Здесь он поклонился барину в ноги и был прощен без всяких для себя последствий. Ходил Наум в Никонову церковь, но священников не жаловал. Барина своего презирал, и считал себя и себе подобных неизмеримо выше помещиков – пустых людей. И только однажды он должен был признать, что барин оказался умнее его. За полгода до манифеста об отмене крепостного права Наум выкупил себя и всю свою семью. Барин дал себя уговорить и сбросил цену. Наум остался доволен сделкой. Раньше он гордился собой за трудолюбие и разум, который дал свободу всему его роду, и снисходительно посматривал в сторону барской усадьбы. Теперь он смотрел на барина как на ровню крестьянину, что еще больше принижало благородное сословие.
«Шельма! Знал, что гнилой товар продает!» – сказал Наум после того, как узнал, что свободу дали всем. И пошел обсудить обман к своему соседу, который также выкупил себя и сына за полгода до крестьянской реформы – Михаилу Опекушину. Много позже, когда Опекушин-младший3 уже был знаменитым скульптором, Наум любил повторять, если ошибался в расчетах: «Да, дурень я! Только я да Михаил свободу покупали. Она и тогда недорого стоила, а сегодня и даром никому не всунешь». «Одно добро – теперь на кирпич свою фамилию ставлю. Пусть знают люди, на чьих трудах Россия стоит».
Фамилия Кирпичников приклеилась к его сыновьям за род занятий Наума. Он построил кирпичный завод. «А что тут трудного?» – отвечал Наум на расспросы повзрослевшего внука, – «Вот лес, в лесу глина. А вот – Волга». Иван запомнил этот нехитрый ответ.
Младший сын Наума, Павел, захотел жить своей головой и уехал в Петербург. Здесь он открыл ломбард. Это новое для тогдашнего времени занятие быстро принесло ему хороший доход. Он открыл еще два ломбарда, купил небольшой дом на Васильевском острове, отдал сына в гимназию и зажил вполне крепким буржуа. Но так продолжалось недолго: через десять лет после отъезда Павел вернулся в родную деревню навсегда, еще живой, но уже заметно исхудавший. Туберкулез убил его за следующие три месяца. Мать с младшей сестрой Ивана остались жить в доме у свекра – Наума. А сам Иван отправился в Петербург – доучиваться в гимназии и поступать в университет. Все это совершилось, как того хотел отец Ивана, и в 1915 году Иван Павлович получил диплом инженера-путейца. Затем полгода он проработал на Николаевской железной дороге, а потом был призван
