на прогулку в парк. А они меня уговорили сходить сюда. Ведь недалеко… Но вот ты странно и необъяснимо далёк от меня в последнее время.
И она лёгким движением убрала с его плеча волосы. Как бы невзначай она провела вдоль по смуглой коже его шеи длинным ногтём. Это область, под которой бьётся кровь в сонной артерии. Кровь, что может вскружить его голову, пламенея. Его уязвимое место для намёка страсти. И она увидела, что от этого одного прикосновения по нему пошли мурашки. Неплохое начало… Он не мог контролировать это проявление. Но всё остальное находилось в его власти. Берта жалобно проговорила после паузы, надкусив губу:
– Мне важно, чтоб у тебя всё было хорошо, но ты точно ускользаешь от меня. А у меня ещё кран сломался… Чуть не устроила потоп соседям! Представляешь?
Перенимая её выражения лица и плаксивый тон голоса, он изрёк:
– Я не умею чинить краны. И руки у меня из жопы. Ты же знаешь это прекрасно.
Девушка поняла теперь, что заметно теряет позиции. Дани добавил серьёзно:
– Сейчас детки твои разбредутся. Следи за ними.
И она произнесла томно и ласково:
– Главное, чтоб твоя детка была на месте. Только не раскармливай её. А то и так ситуация плачевна.
– Не унижайся неприкрытой завистью. Ты изначально знала, что я не хочу бежать под венец, – спокойно ответил Даниэль.
И она покинула его, рассекая лбом тучи.
…Под вечер начал собираться дождь. Густо-фиолетовые тучи наступали извивающимися клубами. Они тянулись с юга, держа в себе морскую влагу. Ясная заря утопала в них, сея в их сумрачное чрево прямые янтарные лучи. Солнце катилось за башню, соседствующую рядом с навсегда бездействующим крематорием. Столетия назад в этом месте жили надзиратели за угнетенными залетейного Мидиана. Теперь в башне творил Кристиан де Снор.
Самый высокий уровень – его мастерская. Ниже – всё остальное. Сейчас они с Габриэль (она была единственная, кого он впускал в башню) вдвоём находились в гостиной. Стрельчатые окна обращены на буйство света и темени, на столкновение тяжёлых облаков и закатного зарева.
Габриэль, что стала гораздо свежее и румянее, накручивала на палец с рубиновым перстнем свой белокурый локон. Она прекрасно знала, что в ближайший отрезок времени с её головы не упадёт и волосинки. Она смотрела куда-то вниз с застывшей ненавистью. Она вынуждена была носить громоздкое украшение на себе, поскольку больше ни на что оно годилось. Она медленно произнесла:
– Изворотливая, лживая тварь этот твой Даниэль.
Кристин, что стоял возле окна и наблюдал, как за пыльными стёклами зреет ливень, сделал глоток красного вина и серо ей ответил:
– Я был уверен, что он не отдаст тебе настоящий перстень. Он до последнего будет его хранителем. Сама Эсфирь вручила его. В твоей старческой голове сильно притупилась сообразительность и логичность.
Габриэль взвизгнула:
