style="font-size:15px;"> Через некоторое время опять звонок по телефону с замечаниями – не помню, по какому поводу. И тогда я ему сказал: «Борис Николаевич, вы можете предъявлять ко мне претензии только в том случае, если выскажете свои требования. Я работник аппарата. Моя задача: работать на первых секретарей горкома партии. Я знаком с требованиями руководства. Насколько я знаю, эти требования удовлетворяю. Скажите свои требования, и тогда можете предъявлять мне свои претензии».
В то время он такие разговоры воспринимал нормально, и если с ним говорили откровенно, то и воспринимал это более позитивно, чем когда хитрили, изворачивались: он, как дикий зверь, чувствовал неточность, не ту тональность и был всегда настороже. Даже если медлишь с ответом, он сразу: «А что ты так долго думаешь?» Бывало, отвечал: «Борис Николаевич, лучше дать точный ответ, чем непродуманный». Если на его вопрос, кого назначить на тот или иной пост, называешь фамилию сразу, на следующий же день человека назначают. Если говоришь, что надо подумать, думать начинает он сам: назначать или нет. Так мы с ним работали.
Предстояла городская партийная конференция. Готовили ее в жестких условиях: с восьми утра до часу-двух ночи. Часто приходилось работать вместе с ним. Потом перешли на нормальный режим работы. Словом, понимание было.
Однако в середине февраля 1986 года состоялся неприятный разговор: он обвинил меня в мягкотелости по отношению к кадрам и сказал, что надо более активно проводить замену московских работников. Я ответил, что могу быть жестким, но жестоким не был и никогда не буду. Он стал оправдываться, говорил, что он тоже не жестокий человек. Окончилось тем, что, когда начали разбираться с кандидатурами на заместителя председателя исполкома, секретаря исполкома и другими, на все кандидатуры, предложенные мной, он согласился, а по секретарю уперся, говоря: «Вот видишь, не дорабатываешь, нет у тебя кандидатуры». Тогда я сказал: «Ну давайте я пойду туда!» Он обещал подумать.
Через два дня, 20 февраля, у меня был день рождения. Мы сидели в семейном кругу. Позвонил Ельцин, поздравил и сказал: «Я подумал и, видимо, отпущу тебя на работу в Московский Совет, тем более что там нужно партийное влияние: Сайкин пришел с завода, партийного опыта у него нет никакого».
Этот разговор состоялся в пятницу. А в понедельник на совещании секретарей горкома Ельцин объявил, что будет рекомендовать меня на переход в Моссовет.
Вот так я и стал секретарем исполкома Моссовета. Это была, я считаю, первая властная ступенька в моей деятельности – я стал комиссаром при Валерии Тимофеевиче Сайкине. Он был очень неплохой хозяйственник, но не знал ни структуры городского хозяйства, ни порядка работы в партийных и советских органах. Мне приходилось ему помогать, и я думаю, что не погрешу, если скажу, что мы с ним достаточно дружно трудились.
Ельцина модно сейчас ругать. Но я постараюсь быть объективным. Что мне тогда в нем нравилось? У него была очень цепкая память, он все цифры, фамилии, факты запоминал быстро,
