моциональное восполнение.
Что-то дрогнуло у меня внутри, будто какой-то тихий звук заполнил пустоту. Но тут апатия накатила с новой силой.
Начальник постучал по столу пальцем.
Пауза затянулась, но мне было все равно.
– Вы понимаете, для чего мы здесь? – спросил он резко. – Всё, ВСЁ – это мы! А вы?! Вот, например, я, нет, ну ладно я, а все остальные, остальные, а? У каждого свой участок, свои заботы. Просто соблюдать порядок, энергию направлять, где надо – зажигать, когда надо – гасить, вы сами всё знаете! Вот представьте, что будет, если все вдруг перестанут, ну просто, как вы, ПЕРЕСТАНУТ и всё, вот что тогда?
Я вздохнул.
– Я понимаю ваше состояние. К сожалению, оно случается. Но есть же специалисты. Обратились бы СРАЗУ ко мне. Я бы отреагировал, и всё бы решилось без лишнего хаоса. Давайте мы с вами так – я вас сейчас отправлю в санаторий… Я понимаю, что вам нужен полноценный отдых, но и вы меня поймите, к сожалению, вместо того, чтобы прийти ко мне, вы запустили участок, и теперь он требует немедленного вмешательства, поэтому придётся вас по сокращённой программе. Максимум, что могу – это двенадцать лет. Но зато эмоций вам уплотним… Настрадаетесь, так сказать, за четверых! Сразу родитесь болезненным, родители вас бросят, все детство будете мыкаться по приемным семьям, мучиться ночными кошмарами и сердечными болями, а подростком сбежите из дома, потеряетесь в лесу и замёрзнете насмерть.
И тут он резко выдохнул, хрюкнул и захохотал так, что я будто прозрел. Гром его смеха разбил ледяную корку, которой было покрыто мое сознание. Я увидел его лицо. Я вспомнил, как хорошо быть в человеческом теле. Ощущать холод или грусть. Эмоции мощным потоком хлынули из моих глаз. Я плакал и смеялся.
– Мыкаться? – повторил я.
Он ещё громче расхохотался и стал стучать рукой по столу, задыхаясь от смеха, он добавил:
– И мучиться!
Мы уже не понимали, смех это или рыдания.
Я представил свою будущую жизнь, такую грустную, тяжёлую, настоящую, какую угодно, только не такую, как сейчас.
– Замёрзну насмерть?
– В лесу!..
Я хохотал, прекрасно понимая, над чем мы оба хохочем.
– Санаторий, да? – заливаясь слезами, выдавил я.
– Ага! – провопил он.
Я, наконец, взглянул ему прямо в глаза.
Он кивнул мне. Я кивнул в ответ.
– Разумеется, ты всё это забудешь, чтобы всё было всерьёз, только тогда ты поверишь во весь этот…
Он опять захохотал, а я тоже засмеялся.
– Для меня это будут самые счастливые двенадцать лет страданий за последнюю вечность.
Оттерев слёзы, он дыхнул на печать и с размаху шлёпнул по моему личному делу.
И тогда я родился.
2019
Принц в горошине
Антона Шлинина с детства называли Шприцом, Фрицем, Фрикционом, Фриком, Шликом, Шлинцем и даже, какое-то время, Принцем, это было в конце старших классов, конечно, издевались.
Во взрослой жизни это прозвище привязалось.
Отплёвываясь супом и всё больше пьянея, сидя на кухне, он закричал:
– Мама! Ты же знаешь, я ненавижу перец горошком! Нафига ты его всё время кладёшь?! Он же весь вкус в конце портит, ёлки-палки…
Мама крикнула из-за двери:
– Иди работу ищи!
Он переключился на собутыльника-соседа.
– Блин, ну куда мне идти? Опять в детский сад ночным сторожем? Кредит хотел взять, а мне сказали: «Хрен вам по всему рылу, молодой человек, с такой историей». Вот ты скажи, что-то ведь должно измениться?
– Ну, вон… – сосед машет в сторону телевизора, там идёт самая надоевшая за последнее время реклама.
В ней девушка нейтральной внешности, размеренным голосом рассказывает, что инопланетяне прилетели, они оказались очень дружелюбными, хотят изучить нашу жизнь, приглашают всех на добровольное исследование, за которое хорошо заплатят.
– Видишь, прилетели же!
– Да задолбала уже эта реклама!
Антон хватает пульт и начинает переключать.
На другом канале ток-шоу. Женщина-врач вразумительно объясняет зрителям в студии:
– Индивидуальное Исследование Человека, так называемое ИИЧ, ни на что совершенно никак не влияет, а для человечества это очень хорошо, ведь они делятся с нами знаниями, они поднимут нас до своего уровня!..
