китом, Йохан? – вступил в разговор Магнус.
– Дело такое, что этот хитрец на такой высокой частоте волны посылает, что ни один другой кит его ни услышать не может, ни понять, – смакуя пиво и всеобщее внимание, Йохан растягивал каждое слово. – Никто больше на такой частоте не поет, кроме него. Вот он и скитается по океану, как проклятый, только и знает, что своих ищет и зовет, только не слышат они. За то и прозвали его «Самым одиноким китом на планете». Он вроде как иностранец, который один на всем свете свой язык знает. И в какую бы страну ни приехал и с кем бы ни заговорил, никто его понять не сможет.
– Черт, до чего же грустная история, – сказал Магнус.
– А по-моему, она забавная. Разве не смешно, что тебя даже мать родная не понимает? Так и слышу китовые разговоры: – Дорогая, наш малыш разорался, чего он хочет? – Да черт его знает, я ни слова не понимаю! – и он заржал, стукнув кружкой о стол так, что пена разлетелась. Магнус хохотнул, отхлебнув из своей кружки:
– И что, они будут его изучать? Думаю, они захотят его усыпить и перенастроить его горло, чтобы он мог посылать правильные сигналы.
– А что, это решило бы все проблемы, – произнес Йохан.
– Это только прибавило бы проблем. Кит найдет себе невесту, и у них родятся еще пара-тройка гигантов, которые будут тоннами пожирать нашу рыбу. Вот тогда-то запоем мы все.
– О, слушай, а, может, ему так все осточертело, что он сменил настройки, чтоб его никто не слышал и не доставал. Точно как ты, Йон! Эй, ты чего молчишь?
– Возможно, я его слышу, – сказал Йон.
– А что толку от того, даже если так? Ты не кит, а главное, не китиха. Начерта ты ему сдался, потомства ты не принесешь и веселья от тебя тоже никакого. Так что толку от твоего аппарата, который ты по всему заливу с собой таскаешь – чистый ноль!
– Что еще за аппарат? – раздался чей-то крик из дальнего угла закусочной.
– Да штука такая, которая вроде как частоту ловит, на которой киты общаются.
– Гидрофон, – ответил Йон.
– Ну да. И теперь не поймешь, то ли он за рыбой ходит, то ли на концерт! – и Йохан засмеялся во весь голос.
– Ни черта себе, Йон, я тоже хочу послушать.
– Все билеты проданы, – бросил Йон, резко поднимаясь, собираясь уходить.
Вернувшись домой, он включил свет и сделал себе сэндвич. В темный прямоугольник окна бился осенний ветер, ему, устало поскрипывая, вторили продрогшие половицы. Звуки, что внушили бы тревогу любому, успокаивали Йона. Это были звуки его жизни, привычные, как собственное отражение. «Где-то там, в глубине, сейчас двигают океаны киты, – думал Йон. – Для них не существует этого ветра, в их бескрайней обители всегда спокойно. Спокойно всем обитателям, кроме одного. Люди подобны этому одиночке: мы думаем, что нас слышат, но на наш зов никто не является. Или вовсе: приходят не те. Как много нас таких, живущих на частоте 51,75 и даже не подозревающих об этом? К этому, покинутому сородичами бедолаге, быть
