одвиге, совершенном во время Холокоста, и о том, как этот подвиг изменил жизни трех школьниц в современном Канзасе. Джек Майер мастерски сплетает две эти отдельные, но неразрывно связанные истории в одну большую сагу, дающую нам уникальную возможность понять суть Холокоста и его значение для современного мира. Эта книга послужит источником вдохновения для любого читателя, а особенно полезна будет молодежи.
– Эта книга о спасенной истории. Она возрождает в нас веру в гуманизм. Ее должен прочитать каждый школьник и каждый учитель. Ее должны прочитать все мы.
– Эта история отваги, веры и надежды родилась в исполненной жестокости и ненависти оккупированной нацистами Польше, была похоронена под руинами и пеплом послевоенной Варшавы, пережила второе рождение благодаря трем школьницам со Среднего Запада и, наконец, обрела крылья под пером вермонтского врача-педиатра, чтобы облететь весь мир и вложить в души и сердца людей мысль о том, что любому из нас по силам нести человечеству спасение.
– Памятник Ирене Сендлер поставили не в Варшаве и не в Израиле, а в сердцах и делах молодых американцев. Вдохновенная книга Джека Майера рассказывает реальную историю трех школьниц из канзасского Юнионтауна и польской героини Холокоста. Школьницы написали и поставили пьесу, получившую название «Жизнь в банке», которой говорят нам одну простую вещь: тот, кто восстает против зла и возрождает добро, меняет мир.
«Эта книга не только о страшных временах Холокоста и о поистине святой женщине, но и о том, как исторический подвиг может повлиять на современников, на молодежь, на нас с вами».
Предисловие
Свет из бездны
Израиль, 2013
ХХI век разворачивает войну невиданного до сих пор размаха, миру грозит мрачный выбор: захлебнуться в потоках крови или стать жертвой природных катаклизмов. Явились приметами будущего взорванные нью-йоркские Близнецы, истребление российских детей в Беслане и на «Норд-Осте»… А уроки – позади. В самый раз оглянуться, тем более что недалеко, в век недавний, предыдущий, ХХ, пророчески страшный. В нем свирепейшее событие Вторая мировая война, а в ней эпицентром ненависти – беспричинное поголовное убийство миллионов евреев, названное в историческом обиходе Холокостом.
Вглядеться в эту Катастрофу евреев – обжечь душу. В страхе заслонялись от нее чувствительные сердца. А память – болит, с годами все меньше и меньше, однако ноет: ведь не где-то, не когда-то и не с кем-то случилось, а с собственными бабушками-дедушками. И не хочешь помнить, а вдруг стыдом обдаст, как ошпарит…
В 1950-х годах мир зализывал раны великой войны, оглядываться некогда было. В шестидесятых-семидесятых, после прорыва темы Катастрофы в литературу, в кино и на телеэкраны, многие содрогнулись и – постарались забыть невыносимое. Тем более что оно же и необъяснимое: как, скажите на милость, понять, что можно просто взять да и вымарать из жизни многомиллионный народ, весь целиком, не отвлекаясь от процесса на жалость ни к умилительным детишкам, ни к почтенным старцам. К середине восьмидесятых годов (сорок лет после войны, новое поколение, компьютеры, Интернет, рок, кич) мир окреп, научился лихо работать и удобно жить, беречь душу от разрушительных тревог. В здоровый образ жизни черные воспоминания не вмещаются. Но свербит, шевелится где-то в подкорке червячком совести: нельзя забывать тот прошлый страх. Сердце ли жмет, душа ли корежится, совесть ли ноет – неизвестно даже толком чего ради, а вот: нельзя забывать, да и все! «Нравственный императив», что ли?..
Но и жить с такой памятью – как? И виноватых по большому счету не перечесть: кто убивал, кто рядом стоял, кто отворачивался хоть со стыдом, хоть с отвращением, хоть с равнодушием – чуть не вся Европа замарана. Нашлось, однако, утешение: да, страшная была пора, но ведь и не без проблесков, не так все безнадежно: кто-то выжил, спасся – кто-то, значит, спасал. В их сторону надо глядеть, а не в могильную беспросветность. Оказалось удобно разместить: вот гонители, а вот спасители, в каждой стране свои. Палачи – и герои. Смерть – и жизнь. Тьма и свет. Пополам… Пятьдесят на пятьдесят. Фифти-фифти. Баш на баш. Да и хватит считаться и чего считать? Шесть миллионов истреблено? Почтим их память Мемориалами по всей земле, и мир праху их. А вот главный Мемориал, Иерусалимский Яд Вашем, насчитал почти двадцать пять тысяч неевреев, которые в годы Катастрофы рисковали спасать евреев; их зовут в Израиле «Праведниками народов мира». Двадцать пять тысяч просверков во тьме;
Варшавское гетто – часть Варшавы, на которой жили и умирали около 500 тысяч евреев, среди них 400 тысяч местных, изгнанных из своих квартир на остальной части города (т. н. арийской стороне).
