здны страдания и смыслолишения? Искал недосягаемого: вроде земли обетованной в Эдеме уже утраченном, любви несравненной там, где ее паростки и без того подвергались страшным испытаниям, хоть и по удачном стечении – сборе запретных плодов, отжиме сока в давильне жизни – вино могло не улучшиться со временем. Ибо где она, линейность – троп и, главное, совместных путей восхождения? Смертны-то все в долине смерти; а выше – свои опасности. Впрочем, не очевидно ли (как столь же непостижимо!), что иные замахиваются на многосмертие. Иначе чем объяснить это рвение к преодолению дорог и мостов, к выбору ложбин в качестве стоянок на пути к еще не взятым, а подчас и недосягаемым пикам – ложбин и карманов, что на поверку оказываются непростреливаемыми «мертвыми зонами» странными аттракторами к безднам? А вглядывание в эллипс судьбы, этот частный случай более простого среза-сруба? А блуждание Темным Садом в поисках то древа познания, то древа жизни, но порой неизменно ценой жертвования того общего меж ними, без чего лишаешься всех трех стихий.
О чем же общность? И где – простота?..
***
За полчаса он устал наблюдать за этим… павлином с ложнорубинового загара залысинами. С ума сойти! Вот это? Вот это самое она выбрала? В каких же колледжах, в коих-то доркнетах нарыла этакое «чудо»? Она и сама глядит моложе своих лет; но этот-то вроде совсем мальчонка! Положим, хорошо сохранился: чай не в горячем цеху кувалдой махал. Не столь любопытно даже, кто он и что он: здесь все ясно… Нет, не все ясно: это что, война? Последний зов – или вызов? Предкапитуляционный блеф – или ультиматум, предшествующий подписанию пакта, на котором одной из сторон – ему – и присутствовать-то необязательно? Неужто мыслим бой, что изначально проигран, даже не в случае неявки либо дезертирских предпоползновений?
То, что выбрала, избрала ли ему на замену? Презанятно… Плевать! Дуреха конченая: с кем эскалацию затеяла? Ведь не последует ни угроз, ни предупреждений, ни «обраток-ответок» из арсенала новогибридной баллистики: только блицкриг в виде отступления от притязаний, разбиения коалиции, détente супротив их entente, с последующим становлением их душ и телес unentwined & unentangled – окончательно и безотыгрышно!
Вероятно, столь же напряженно наблюдая противника в бинокль, где-то там в горах, на вожделенном и сокрытом от всех непосвященных глаз клочке земли, чье имя досуже толкуется как «Черн Сад», в подобном раздражении пребывала сторона истцов, мнящих оную землю единолично своей на протяжении вот уже сотен, если не тысяч лет. Сторона ответчика отмахивалась от всяких требований предъявить хоть какие-нибудь артефакты автохтонности, имитируя веру в право силою компенсировать дефицит правоты, и к таковому критерию сводя – подобно соперникам-крестоносцам много столетий назад на старом материке – «суд божий»: дуэль ли, крестовый ли поход иль контр-джихад на неверных.
Истцы, опиоидно-каннабиноидно исповедуя, будто земля-де и так их посконно, долгое время беззаботно потягивали коньяк грез. Подобно нашему горе-герою, что также, не без лукавоадвокатской иронии, отсылал маловеров к ламедистскому эпосу, заставлявшему верить, будто не напрасно взял мудрый, праведный царь Давид бывшую за Урией, послав друга на смерть: ведь предназначена-де была ему от сотворения. Разумеется, наш сердешный скорее выступал его антиподом: тогда как первый поспешил (и тем, согласно толкованиям отчеловечьим, согрешил), – этот скорее медлил. И тем, возможно, гневил Небо пуще прежнего – сие сокрыто от взоров празднопытливых, если не счесть ответом драматичные следствия подобного недеятельного, уныло-оптимистичного упования на Промысел. Опять же, крайность, немногим отличающаяся от злоупотреблений тех других, что также привыкли всякий свой произвол сваливать на предвечное да предначертанное.
Это, и впрямь, весьма удобное расположение сердца, разумения, крепости – одна из бесчисленных личин смирения. Ведь этак и первородство, и богоизбранность, и всякий исключительный завет – словно раз навсегда, безусловно, абсолютно и неотчуждаемо заключаемы либо даруемы. Несмотря на то, что из Писания известны лишь три явления неотменяемого: закон полный или восполненный (суть коего Любовь); Имя сокровенное (явленное l-olam: не то для века сего, не то в грядущем приоткрываемое, но так или иначе – в мире или времени непознанном); и мудрость, дарованная сыну Давидову, коей не помрачили ни блудное уклонение от пути истинного, ни отвержение любви цельной и свыше дарованной (возможно, будучи мудростью же храним от пустот).
Подобно многим, давно на лаврах почившим и самоубаюканным собственными мифами об исключительности, и наш самоокраденный баловень судьбы, уверовав в свои чары, ждал возвращения причитающегося – обетованного: никуда, мол, не денешься, строптивая кобылка, пусть и ставшая на путь ложного соратничества для другого, для соперника и врага! Блуди себе, пэпэже на случайной, неправедной, недолжной брани – всякая кривая стежка ведет к единственной вершине (нему-самолюбу, ним-взаимопредназначенным). Гляди, мол, только в пропасть не сорвись прежде времени: далеко не факт, что
