да я держала ей стремя. – Мастики. Непременно надо взять из добычи пару бурдюков,
Кроме нас с отцом никто из рода ее не провожал. Брат в прошлом году женился и жил отдельно.
– Еще золота привезу, – продолжала мать, обращаясь к отцу, и свободно прихватив наборный повод, украшенный золотыми бляшками – разумеется, отец его и сделал. Так же, как золотой конский налобник с изображением Змееногой Богини. – А тебе, – она покосилась вниз, – самоцветов. – Потом свистнула заводному коню и неспешно поехала прочь со двора.
– Что она сказала? – спросил отец. После многолетней работы в кузнице он стал туг на ухо.
– Что золота привезет! – крикнула я.
– Кому нужно это золото? – проворчал он. – У всех полно, ничего не стоит уже… Придет пора – с чем я тебя замуж отдавать буду?
– С самоцветами. Она хотела еще взять самоцветов.
– Это дело… А ты чего разнюнилась?
Он слышал плохо, но видел хорошо. А я, хоть и усвоила, что плакать пристало только совсем малым детям, еще не успела привыкнуть, что мать каждый год покидает нас ради военных походов. И у меня вырвалось:
– А если она ничего не привезет! А если она вообще…
– Типун тебе на язык! – зарычал отец и бросил на меня такой взгляд, что я не осмелилась закончить фразу.
Он был прав.
Но он еще не знал, насколько прав.
Когда боги создали нас, моссионов, они определили: женщинам – война, а мужчинам – ремесла. Потому что мужчины трудятся без натуги, а женщины убивают без жестокости. И создали нас боги, безусловно, первыми из всех людей, потому что такой обычай – древнейший из всех существующих. Раньше, говорят, все так жили, но потом другие народы утратили благость, и только мы установили верность божественным установлениям. И это были правильные установления. Когда мой отец сказал, что у всех полно золота, и оно потеряло цену, он конечно имел в виду лишь моссионов. Мы были богаче всех прочих племен Степи. Нам не нужно было перегонять стада прокормления ради, и мы жили оседло. Единственное племя, пренебрегающее кочевкой. Мы знали, что в самый голодный год нас прокормят либо мечи наших женщин, либо молоты и плуги наших мужчин. Они умели возделывать землю так, что та по многу лет не истощалась, а по металлу работали так, что к нам приезжали купцы из белостенных городов на Побережье и даже из-за моря. И купцы могли приобрести все, что желали. Кроме оружия, конечно.
Все другие племена ненавидели нас и стерли языки в проклятьях. Они говорили, что мы – чужие, не настоящие степняки, и это отчасти было правдой, так как селились мы в предгорьях. И еще они называли нас « рабы женщин», и это была грязная ложь, потому что никто в нашем племени не был рабом, ни мужчины, ни женщины.
Раньше, когда оно еще было, наше племя.
Еще, наверное, до того, как наши младенцы выбирались из колыбелей, они узнавали, что другие племена – есть вражеские племена, что они будут воевать и чинить нам всяческие подлости. Но никто – даже самые опытные старики и самые мудрые старухи не могли предположить, что враги, как бы низки и подлы они ни были, в своем падении опустятся до того, чтобы призвать на помощь Империю…
В то время я не знала об Империи ничего. Даже того, что она существует. В Империи сочли бы это первейшим признаком варварства, но до чего же прекрасно – не знать о существовании Империи. Старшие, я думаю, знали – слышали от тех же торговцев. Но я не разговаривала с торговцами. И не знала я, что имперцы полагают, что весь мир принадлежит им по праву рождения, и всякий, не понимающий этого – дикарь и варвар. И что Империя вечно выползает из своих пределов, как опара из горшка.
И белостенные города на Побережье, чьи жители были торговцами, а не воинами, давно сдались без боя, и стали форпостами Империи. Люди, командовавшие тамошними гарнизонами, воевали не так, как степные вожди – набегами и налетами. Они были обстоятельны и не спешили. Ибо верили – если они куда-то придут, то придут навсегда. Они смотрели на север и на восток. Ждали. И дождались.
Я не знаю, как все это произошло. Хотя теперь, многое повидав, могла бы представить. Но запрещаю себе. Достаточно одного – я не видела, как умерла моя мать. Зато видела, как погибли отец, брат и его жена – она была на седьмом месяце и потому не ушла в бой с другими женщинами. Сначала имперцы бросили в бой тех, кто их призвал – федератов, так они стали называться. А когда приступ был отбит, пошли в бой сами. В правильном прядке. И подогнали стенобитные машины.
Впоследствии, выучив имперский язык, я обнаружила, что стенобитная машина в нем обозначается тем же словом, что и «мучение». Или «пытка».
Tormenta.
Когда все было кончено, победители долго сварились между собой о том, что делать с пленными. Федераты настаивали, чтобы вырезали всех – «вы мол, вернетесь в города, а нам здесь жить». Имперцы
